Постмодерн в раю. О творчестве Ольги Седаковой

Любопытно, что в одном из поздних сочинений Ольги Седаковой, „Путешествии с закрытыми глазами“, посвященном Рембрандту, появятся два комментария к картинам встреч, где момент встречи рожден сплетением двух фигур — Блудного сына и Отца, младенца Христа и старца Симеона. Одна держит в руках другую. И вместе они являют собой Большую вещь, фигуру в пространстве, которая удерживается чем-то еще — третьим, которое и видит их в целом. Предел человеческого опыта и даже предел зрения и знания — то, что видно на кромке слепоты, это встреча двоих. Позднее пространство Седаковой тоже — простая двойная фигура внутри одной большой третьей, тьмы слепого видения, сформированной из них двоих и их обнимающей. Этот прием, скрытый в ранней поэзии („Тристан и Изольда“), здесь обнажен до последней простоты.

И на наш вопрос о „ненужности НИЧЕГО“ как о главном вопросе ранней поэзии и о том, что будет дальше с самим поэтом в отличие от остальных, ответом будет: а то и будет, что ничего не будет. Или: вот то и будет, что никто не будет. Или: а то и будет, что будет никто. И когда во сне Седаковой ей говорят, что перед нею следы для Единственного человека, ей, по сути, говорят: никто не может в них вступить, что значит только: Никто и вступит в них. Более того, Он и продолжает в них стоять. Так, перевернувшись вокруг себя, слово НИКТО становится местом объятия. В конце нас обнимают чьи-то руки.

Как у Пауля Целана (в переводе Ольги Александровны):

Мандорла.
Нимб, Миндаль

В миндале — что стоит в миндале?

Ничто.
Стоит Ничто в миндале.
Стоит оно там и стоит.

В ничем — кто там стоит?

Там царь.
Стоит там царь, царь.
Стоит он там и стоит.

Еврейская прядь, ты не будешь седой.

А твой взгляд, на что уставлен твой взгляд?

Твой взгляд уставлен на Миндаль

Твой взгляд уставлен на Ничто
Уставлен на царя.

И так он стоит и стоит.

Людская прядь, ты не будешь седой.

Пустой миндаль, царский голубой.

16

Если у Т. С. Элиота говорится „в моем начале мой конец“, то для поздней поэзии Седаковой подойдет обратная формула „в моем конце — мое начало“. И неслучайно самый последний сборник ее стихов называется „Начало книги“.

Что в конце постмодерна? — Начало. Что после конца поэзии? — Начало поэзии.

А что такое начало, про которое так не любит говорить постмодерн, запрещая говорить об истоках, начале, боясь как огня любых идеологем? А начало — это не что иное, как тонкое умение не сходить с места. Начало — это умение быть на месте. А как? Ведь никто и ничто не может устоять. Ольга Александровна, анализируя многие работы современного искусства, в частности скульптуры, указывала на одну важную особенность — они не стоят. У них нет умения просто стоять — они лежат, заваливаются, поднимаются и падают, но не могут держать осанку. После тоталитарных эпох, эксплуатировавших героическую позу и гордый разворот плеч, это не удивительно.