Постмодернизм, или Культурная логика позднего капитализма

У изобретательной интерпретации «Мактига», предложенной Майклзом, есть важное преимущество — она «производит» проблему этого романа через «решение», которое не обязательно убедит всех читателей (так же, как и интерпретация Шарлотты Перкинс Гилман): «В таком случае противоречие в том, что Мактигу принадлежит Трина, но не ее деньги... Сопутствующие друг другу желания владеть и принадлежать составляют эмоциональный парадокс, проработать который Норрис намеревается в „Мактиге“» (GS 123). Если даже вам такой подход не нравится, вы все равно натолкнетесь на то, что отделенные друг друга «темы» денег и инстинктивного насилия станут проблемой, которую предстоит решать любой будущей интерпретации. Данное конкретное решение позволяет Майклзу провести связь между скупостью в этом тексте и страстью к расточительности в других текстах (например, в «Вандовере и звере»); и то и другое оказывается — при рассмотрении через Зиммеля — «трагической» попыткой уклониться от рыночной системы как таковой и уничтожить деньги:

Словно бы, с точки зрения расточителя, отказ скупца тратить деньги представляет неудачную попытку самоустраниться из денежной экономики, неудачную потому, что в денежной экономике покупательная сила денег никогда не может подвергнуться отрицанию. По крайней мере, она всегда будет покупать саму себя. Расточитель, стремящийся перещеголять скупца, пытается выкупить для себя выход из денежной экономики. Если скупец всегда обменивает свои деньги на них же, расточитель пытается обменять свои деньги на ничто, а потому, инсценируя исчезновение покупательной силы денег, разыгрывает на сцене исчезновение собственно денег (GS 144).

Очередное появление здесь понятия «рынка» обращает наше внимание на полемическую, то есть политическую функцию данного отрывка, к которой мы в свое время вернемся. Этот анализ в то же время позволяет Майклзу оборвать (возможно, преждевременно) все традиционные интерпретации натурализма (в том числе и принадлежащие самим натуралистам), которые формулировались в терминах инстинкта, атавизма, архаического либидо и одержимости (так, приступы нечеловеческой ярости охватывают героев Золя или Норриса, сотрясая их подобно силам природы); то, что выглядит бессознательным или инстинктом, здесь (опять же благодаря Уильяму Джеймсу) раскодируется как целенаправленное (пусть даже тщетное или противоречивое) поведение.