Читаем Постмодернизм, или Культурная логика позднего капитализма полностью

Постмодернизм, или Культурная логика позднего капитализма

Сол Ландау сказал как-то о нашей сегодняшней ситуации, что в истории капитализма никогда не было такого момента, когда капитализм пользовался бы большей свободой и имел больше пространства для маневра: все опасные силы, порождаемые в прошлом им самим — рабочее движение и восстания, массовые социалистические партии и даже сами социалистические государства — сегодня пребывают в полной растерянности, если вообще так или иначе не нейтрализованы; в настоящее время глобальный капитал, судя по всему, способен следовать собственной природе и склонностям без особых опасений. В этом мы можем увидеть еще одно «определение» постмодернизма, причем весьма полезное, которое «пессимистичным» назовет лишь тот, кто не желает замечать происходящего. Постмодерн в этом смысле может быть всего лишь промежуточным периодом между двумя стадиями капитализма, на котором прежние формы экономической жизни перестраиваются на глобальном уровне, в том числе и прежние формы труда вместе с его традиционными организационными институтами и понятиями. Не нужно быть пророком, чтобы предсказать, что из этого конвульсивного рывка возникнет новый международный пролетариат (в формах, которые мы пока еще не можем себе представить), однако мы пока находимся на самой нижней отметке, и никто не знает, сколько это продлится.

Именно в этом смысле два вроде бы разных заключения к двум моим историческим статьям по актуальной ситуации (одна — о шестидесятых[327], а другая, ставшая первой главой в этой книге, — о постмодернизме) на самом деле совпадают: во второй я призываю к «когнитивному картографированию» нового глобального типа, о котором только что говорилось; в первой я предсказываю процесс пролетаризации на глобальном уровне. «Когнитивное картографирование» на самом деле было попросту шифром «классового сознания», но только оно говорило о необходимости классового сознания нового, доселе невиданного типа, в то же время отклоняя описание к новой пространственности, неявно присутствующей в постмодерне (и которую «Постмодернистские географии» Эдварда Соджи столь своевременно и убедительно вносят в теоретическую повестку). От выражения «постмодернистский» я порой сам уставал не меньше любого другого, но, когда мне кажется, что стоило бы пожалеть о том, что я приложил к нему руку, пожаловаться на злоупотребление этим понятием и его вездесущность, нехотя признав, что оно создает больше проблем, чем решает, я все-таки останавливаюсь и задаюсь вопросом о том, может ли какое-то другое понятие отразить эти проблемы столь же эффективно и одновременно экономно.

Риторическая стратегия, применявшаяся на предыдущих страницах, включала в себя определенный эксперимент, а именно попытку понять, нельзя ли за счет систематизации того, что решительно противится систематизации, и историзации того, что предельно неисторично, окружить это явление с флангов и хотя бы навязать исторический способ его осмысления. «Мы должны назвать систему ее именем»: этот кульминационный момент шестидесятых неожиданно возрождается в споре о постмодернизме.