Постмодернизм, или Культурная логика позднего капитализма

Пространственные разрывы, однако, сложнее и диалектичнее, их нельзя преодолеть одним из очевидных путей. В случае Детройта такие разрывы проявили себя в виде своего рода окончательного предела, который означал конец этого опыта. Раскрутившиеся активисты лиги стали в итоге медиазвездами; они не только потеряли связь с местной аудиторией, но и, хуже того, перестали заниматься политикой у себя дома. Когда они вышли на более широкий пространственный уровень, база, которая была у них, исчезла; а вместе с ней подошел к концу, удручающему своей банальностью, и сам этот наиболее успешный социально-революционный эксперимент всего этого американского десятилетия, богатого на политику. Я не хочу сказать, что он не оставил следов, поскольку кое-какие местные достижения сохранились, да и в любом случае каждый насыщенный политический эксперимент продолжает поддерживать собой традицию, пусть и подпольно. Но в этом контексте наибольшую иронию представляет сам успех их поражения: репрезентация — модель этой сложной пространственной диалектики — успешно сохранилась в виде фильма и книги, однако в процессе становления образом и зрелищем референт, похоже, исчез, о чем нас всегда предупреждали многие, начиная с Дебора и заканчивая Бодрийяром.

Также этот пример может послужить иллюстрацией тезиса о том, что успешной пространственной репрезентации не обязательно быть воодушевляющей соцреалистической драмой революционного триумфа — она также может быть выписана в виде нарратива поражения, который порой прорисовывает на своем фоне — даже еще эффективнее — всю эту архитектонику постмодернистского глобального пространства, как некую конечную диалектическую преграду или же невидимый предел. Опыт Детройта может послужить сегодня более точному определению того, что имеется в виду под идеей когнитивного картографирования, которую здесь стоит описать как своего рода синтез Альтюссера и Кевина Линча. Классическая работа Линча «Образ города» и в самом деле породила эмпирическое научное направление, ныне использующее словосочетание «когнитивное картографирование» в качестве самоназвания. Ее проблематика, однако, остается замкнутой на феноменологию, и книге Линча можно, несомненно, предъявить немало критических аргументов в ее собственных терминах (одним из немаловажных было бы указание на отсутствие какой-либо концепции политического действия или же исторического процесса). Я буду использовать эту книгу эмблематически и аллегорически, поскольку ментальная карта города, изученная Линчем, может быть расширена до той ментальной карты социальной и глобальной тотальности, которую мы держим у себя голове, в более или менее перевранной форме. Работая в центрах Бостона, Джерси и Лос-Анджелеса и используя интервью и анкеты, в которых респондентов просили описать городской контекст по памяти, Линч указывает на то, что отчуждение от города прямо пропорционально ментальной некартографируемости локальных городских ландшафтов. Тогда такой город, как Бостон, с его монументальными видами, маркерами и скульптурами, с его сочетанием величественных, но простых пространственных форм, к числу которых относятся и хорошо видимые границы, например река Чарльз, не только позволяет людям определять в своем воображении, в целом достаточно успешно и не допуская разрывов, собственное месторасположение по отношению ко всему остальному городу, но и дает им определенную свободу, эстетическое удовольствие от традиционной формы города.