Постмодернизм, или Культурная логика позднего капитализма

Однако это означает, что мы обходим стороной огромный континент собственно политической философии, который сам является своего рода полноправным «идеологическим» рынком, на котором, как в гигантской комбинаторной системе, доступны всевозможные варианты и комбинации политических «ценностей», возможностей и «решений», при условии, что вы считаете, будто вольны выбирать между ними. Например, в этом огромном универсальном магазине мы могли бы подобрать такое отношение свободы к равенству, которое соответствовало бы нашему личному темпераменту, например в тех случаях, когда государственному вмешательству противятся в силу того, что оно посягает на ту или иную фантазию индивидуальной или личной свободы; или когда равенство порицается, поскольку его ценности ведут к требованиям корректировать рыночный механизм и вмешиваться в него с оглядкой на «ценности» и приоритеты других типов. Теория идеологии исключает эту необязательность политических теорий, и не просто потому, что «ценности» как таковые обладают классовыми и бессознательными источниками, которые глубже источников собственно сознания, но и потому, что теория сама является особого рода формой, определенной общественным содержанием, так что она отражает социальную реальность более сложным образом, чем решение «отражает» собственную проблему. Здесь можно наблюдать в действии не что иное, как фундаментальный диалектический закон детерминации формы ее содержанием, что, возможно, не играет особой роли в теориях или дисциплинах, где нет различия между уровнями «явления» и «сущности» и где такие феномены, как этика или чистое политическое мнение как таковое, могут быть изменены за счет сознательного решения или рационального убеждения. Действительно, поразительное замечание Малларме — «il n'existe d'ouvert à la recherche mentale que deux voies, en tout, où bifurque notre besoin, à savoir, l'esthetique d'une part et aussi l'économie politique»[236] — указывает на то, что более глубокое родство между Марксовой концепцией политической экономии в целом и сферой эстетики (например, в работах Адорно и Беньямина) следует искать именно здесь, в общем для этих дисциплин восприятии этого безмерного двойного движения плана формы и плана субстанции (если использовать альтернативную терминологию лингвиста Ельмслева).

Это вроде бы подкрепляет традиционную претензию в адрес марксизма, будто он лишен какой бы то ни было автономной политической рефлексии, что, однако же, нам может показаться скорее уж сильной стороной, чем слабой. Марксизм — это и в самом деле не политическая философия мировоззренческого толка, он совершенно не в «одном ряду» с консерватизмом, либерализмом, радикализмом, популизмом и чем-то еще в том же духе. Конечно, марксистская практика политики существует, однако политическое мышление в марксизме, когда оно не является практическим в этом смысле, имеет дело исключительно с экономической организацией общества и с тем, как люди сотрудничают в организации производства. Это значит, что «социализм» не является, строго говоря, политической идеей, или, если угодно, он предполагает конец определенного политического мышления. Также это значит, что у нас есть близкие нам люди среди буржуазных мыслителей, но это не фашисты (у которых в этом смысле не слишком много успехов в плане мышления, да и в любом случае они остались в прошлом), а, скорее, неолибералы и рыночники, ведь и им политическая философия представляется совершенно бесполезной (по крайней мере с того момента, как удалось избавиться от аргументов марксистского коллективистского врага), а «политика» означает ныне просто обслуживание и обеспечение экономического аппарата (в этом случае скорее рынка, а не средств производства, организованных коллективом и находящихся в его собственности). Собственно, я буду отстаивать позицию, согласно которой у нас много общего с неолибералами, по сути почти все — за исключением самого главного!

Но сначала следует сказать очевидное, а именно то, что рынок как лозунг не только покрывает огромное разнообразие различных референтов или задач, но также почти всегда оказывается неподходящим названием. Начать с того, что сегодня в пространстве олигополий и мультинациональных компаний не существует свободного рынка: собственно, Гэлбрейт давным-давно указал на то, что олигополии — это имеющийся у нас несовершенный суррогат планирования социалистического типа.