Постнеклассическое единство мира

Любой целостный компонент любого доминиона обладает аналогичной способностью[325] – скажем, структурализм как направление философии тоже описывает весь мир, хотя и иначе, чем физика, буддизм или поэзия. Каждый из доминионов (в своих компонентах) отображает потенциально не только сам мир, но и все остальные доминионы с их своеобразными картинами мира. Поскольку других средств восприятия и освоения мира у нас нет, ничего другого, помимо картин мира посредством доминионов, мы увидеть не в состоянии, подобно тому как не можем предположительно выпрыгнуть из собственного тела, чтобы помимо наших органов чувств разглядеть, как там всё обстоит на самом деле (а если бы могли – тогда, конечно, никакая философия, да и культура в целом нам была бы совершенно не нужна).[326]

Бадью предлагает похожую модель с процедурами истин. «Философию предписывают условия, которые являются типами истинностных, или родовых, процедур. Эти типы суть наука (точнее, матема), искусство (точнее, поэма), политика (точнее, политика изнутри, или политика раскрепощения) и любовь (точнее, процедура, которая превращает в истину разъединенность половых позиций)» [34, с. 168]. Но для Бадью эти процедуры важны не сами по себе, а как (подвергаемые им последовательной критике) искусы для философской мысли, подшивавшейся в различные эпохи к различным своим условиям. Сам Бадью, однако, подшивает философию к математике, хотя провозглашает философскую автономию[327]. Тем самым автономия всё же не достигается, но философскоцентричным его подход остается. Тогда как, даже говоря из позиции философии, совершенно не обязательно привязывать к философии остальные доминионы культуры.

Аналогичным образом стоило бы, скорее всего, расположить и зеркальные[328] поверхности всех разновидностей культуры – не в виде запутанного лабиринта с разветвляющимися коридорами, убегающими в разные стороны, а в виде просторного зала: тогда можно ожидать[329] проявления своего рода голографического изображения как результата интерференции отблесков соответствующих ячеисто-мозаичных структур. «Есть социальная система, представляющая собой множество каких-то элементов, есть многообразие ее отражений или отображений, поскольку объекты самих этих систем (или „субъекты“ этих систем) есть субъекты, наделенные сознанием, т. е. отражениями состояний самой системы, элементами которой они являются. Значит, мы имеем не просто систему многообразия отражений, а мы имеем такое многообразие отражений, которые являются элементами самой же системы, которые, в свою очередь, порождают многообразие. Здесь очень сложно обстоит дело с теорией множеств, которая явно здесь будет неприменима. Элементы из многообразия отображений, входящие в саму же систему, отображаемую многообразием отображений, порождают еще, в свою очередь, многообразие отображений» [342, с. 61][330]. Изоляция, установление барьеров, наоборот, только мешают и пониманию, и развитию культурных феноменов. Все эпохи человеческой истории демонстрируют тесную взаимосвязь и взаимовлияние видов и стилей искусства, а также науки, философии и религии. Наверное, действительная история человечества должна исследоваться не только как история военно-политических и социально-экономических событий и процессов, но прежде всего и главным образом как история динамического развития всей культуры в целом, с учетом сложного взаимодействия[331] всех ее составных частей.

«В признании Эйнштейна о том, что Достоевский дал ему больше, чем Гаусс, кроется симптом огромной важности: что же дал Эйнштейну Достоевский, как не право на безумия, составляющие прежде прерогативу исключительно художественную и не допускаемые в науку. И вот: поэт Малларме вдохновляет математика Пуанкаре, философ Лосев умозаключает от теории относительности к миру сказок, крупнейший физик современности Вольфганг Паули пишет книгу в соавторстве с психологом Юнгом, доказывая родство мира микрофизики с глубинной психологией, и ему вторит другой крупнейший физик, Вернер Гейзенберг, ошеломительною фразою о том, что, исследуя Вселенную и ожидая обнаружить в ней объективные свойства, „человек встречает самого себя“» [464, с. 23]. Так формируется поливариантное и многоразмерное концептуальное пространство, позволяющее прослеживать с необходимой и достаточной степенью подробности механизмы взаимовлияния и взаимодействия всех мировосприятий, мировоззрений, мироотношений в различных порядках рефлексии. А в последовательно постнеклассическом философском смысле будет неважно, то ли некоторый подразумеваемый мир «сам по себе» раскладывается на отдельные срезы и ракурсы, которые вдобавок могут проецироваться друг на друга, то ли разные изображения на разных экранах могут быть сложены в некоторый интегральный голографический образ, который и окажется в этом случае доступным нам миром, созданным или открытым.