Постой, паровоз!

Снова, в который уже раз, он сел на табурет. Снова внутренне сжался в ожидании страшного конца. Но снова ничего не произошло. По закону его должны были предупредить о том, когда расстреляют. Но судя по всему, в этой тюрьме убивали внезапно. И его убьют. Не сегодня, так завтра…

Утром он привел себя и камеру в порядок. И снова погрузился в ожидание. Это было настолько же напряженное, насколько и тревожное ожидание. Не раз у него возникало ощущение, что стены по правую и левую от него стороны создают разность потенциалов, отчего возникает электрический ток, проходящий через его голову. Так или иначе, но голова действительно гудела как трансформатор, а мозговые извилины вибрировали от внутреннего напряжения. А мысленный взор иногда казался экраном телевизора, который питал этот самый трансформатор. То и дело перед глазами всплывали жуткие картинки – то мама при смерти на больничной койке, то сам он на железном столе в морге. Но Наташу в столь ужасающем состоянии он не видел.

А ведь говорил о ней Лебяжный, говорил, что, возможно, вор Черняк отправил ее на тот свет. Но не мог Зиновий в это поверить. Не могла погибнуть Наташа – ни для него, ни вообще. Она жива, здорова, с ней все хорошо. Это мама могла умереть, и он сам готовился к смерти, а с Наташей все будет в порядке. Она быстро забудет его, если уже не забыла. У нее другая жизнь. Она гуляет и спит с мужчинами, ничуть не стесняясь этого. Да, она подставила его, да, из-за нее он отправится на тюремный погост. Но при всем при этом Зиновий не мог думать о ней плохо, не мог поминать недобрым словом. Слишком он ее любил. Но скоро, очень скоро эта любовь умрет. Вместе с ним…

Но шло время, а он продолжал жить. Сходил с ума в ожидании выстрела, но жил. Если, конечно, его жалкое существование можно было назвать жизнью…

У него не было ни газет, ни книг, но он занимался тем, что страница за страницей раз за разом перелистывал свою жизнь. Иногда в порыве надвигающегося безумия пытался искать в ней грехи, за которые он мог заслужить смертное наказание. Искал, потому что с грехом на душе умирать легче… Но в мутной водице той жизни, которой он жил до встречи с Наташей, водилась всякая мелочь. Однажды, еще в детстве, он желал своему однокласснику Вовке Никольцеву страшной и мучительной смерти за те унижения, которые от него терпел. Но это же не убийство, всего лишь наивный детский бред. В седьмом классе курил анашу. Дали попробовать, а он не нашел в себе сил отказаться. Хорошо, что больше на косячок его не приглашали, поэтому бросил… В армии сфотографировался на фоне секретной радиостанции, чем нарушил инструкцию о режиме секретности. Ну, однажды на «деда» ротному пожаловался. Случайно вышло, и все же…

Но это пустяки по сравнению с теми чертями, которые завелись в нем после знакомства с Наташей. Законной жене изменил, спутался с криминальными типами, обманывал людей на бильярде… Все это, конечно, не заслуживало смертного наказания. Но ведь он вел себя нечестно по отношению к жене, к обществу. И к самому себе… С огнем, по сути, играл. И доигрался… А может быть, то злополучное убийство милицейского опера стало закономерным результатом его преступного поведения? Может, он настолько внутренне раскрепостился или, вернее, развязался, что в беспамятстве позволил себе взять в руки оружие и выстрелить в человека? В живого человека! Но чем больше думал он об этом, тем меньше верил в свою виновность. Не мог он убить. Не мог…

Был еще грех, о котором Зиновий думал все чаще и чаще. Он не верил в бога, не думал о нем в своей бренной жизни. А ведь бог есть… Казалось бы, он должен был потерять заложенную в нем на генном уровне веру. Ведь бог не защитил его, не вразумил суд, который выносил приговор… Но ведь бог и не должен был за него заступаться. Кто такой для него какой-то Зиновий? Что сделал он для того, чтобы высшие силы отводили от него зло? Он ходил в церковь, он молился, он причащался? Нет, нет и нет… Да, он не виноват в том, что мать у него не набожная женщина, что в школе его воспитывали в духе воинствующего атеизма. Но тогда и бог не виноват в том, что Зиновий оказался в камере смертников…

Но ведь бог не исчезнет, когда раздастся смертельный выстрел. Напротив, Зиновий может стать к нему ближе – если попадет в рай. И, напротив, дальше – если грехи утянут его в ад… А ведь есть рай. И ад тоже есть. Ведь есть мир, в котором существуют живые люди, значит, должны быть и чаши весов, на которые попадают души умерших. Одна чаша вверху, на небесах, другая внизу, в кипящих земных глубинах…