Посторонняя

— Принимай шамовку у кого в животе пусто! — зычно гаркнула тетка, и к духоте палаты прибавился аромат винного перегара.

— Опять ты на бровях, Евдокия, — пожурил женщину Газин. — А кто это осмелился тебе глаз повредить?

— Кто осмелился, тому откликнется! — бодро уверила тетка, расставляя на тумбочках тарелки с кашей, чай и хлеб. Обратилась к Нине: — Не кушает, сердечный?

— Не хочет.

Приговаривая: «Ая-яй, помрет, чай, вскорости, страдалец, наш», — женщина увезла тележку. Нина встала и открыла форточку.

— Как вы выдерживаете в такой духоте?

— Притерпелись, — отозвался Газин, с брезгливостью разглядывая остывшую кашу и вздернутый, заскорузлый рыбий хвост.

Нина отвалила ему на тарелку кусок белого куриного мяса.

Певунов по-прежнему лежал лицом к стене, не шевелясь. Все происходящее его не касалось. Нина вздохнула:

— Ну вот что, Сергей Иванович, можете хандрить, это ваше личное дело, но пока вы не поужинаете, я отсюда не уйду.

— А чего, — обрадовался Газин, — кровать вон свободная, ложись, отдыхай, веселее будет. С этим чудиком и поговорить не о чем. Лежит цельными днями, как тюфяк. Надо понимать, об дальнейшей жизни размышляет. Чего там размышлять, ежели за тебя уже все решено могучей силой. Главное, что у тебя, Сергей Иванович, обе ноги целы.

— Может, сходить подогреть курицу? Горяченькая вкуснее.

Певунов наконец повернулся к ним. За несколько минут лицо его, казалось, приобрело еще более серый оттенок. Он дышал тяжело и с легким хрипом.

— Нина, кто дал тебе право издеваться надо мной? Я тебя звал? Я просил, чтобы ты пришла? А ну убирайся отсюда!

Нина не выдержала, заплакала. Слезы резвыми струйками потекли к подбородку. Куриную ножку она держала перед грудью, как бы обороняясь.

— Я не уйду, пока вы не поедите, — произнесла тоненьким, умоляющим голосом. — Хоть как меня гоните.

Лицо Певунова вдруг прояснилось, какое-то новое выражение отлетело от него, как лист от сухого дерева.

— Давай! Будь вы все неладны! — Он протянул руку, и Нина торопливо вложила ему в пальцы куренка. — А ты не хнычь, — попросил Певунов. — Тоже мне спасительница выискалась.

Он пережевывал каждый кусочек подолгу, когда проглатывал, по горлу у него пробегала судорога. Нина, не сознавая толком, что делает, отломила кусочек черного хлеба и вложила ему в рот. Певунов принял это как должное. Он настолько увлекся процессом пережевывания, что глаза его затуманились, на лбу и носу проступил пот. «Какой слабый!» — подумала Нина.

— Во житуха у тебя наступила, — с завистью сказал Леня Газин. — Помирать не надо… — И добавил ни к селу ни к городу: — Я в этой палате вообще не должен находиться. Это не мое отделение.

— А почему же? — спросила Нина.

— Мест нету. Слишком много симулянтов, вон как Сергей Иванович. Настоящих больных распихивают куда попало.

— Зато у вас здесь свободная кровать.

— Второй день свободная. Одного симулянта выписали — прямо в морг.

— Какие-то шутки у вас странные, Леонид. Прямо мороз по коже.

— Нам, одноногим, без шуток нельзя.

Певунов обглодал куриную ножку, зевнул, как сытый кот, на щеках его залоснился нездоровый румянец. Нина очистила апельсин, отламывала по дольке и подносила к его губам. Певунов послушно пережевывал и глотал. Взгляд его стал бессмысленным. Нина вытерла ему губы и подбородок салфеткой. Доев апельсин, он пробормотал: «Спасибо, Донцова!» — отвернулся к стене и через минуту заснул.

— Молодчина, девушка! — восхитился Газин. — Я с ним две недели лежу — первый раз он по-настоящему ел. Сейчас еда для него главное. Не жрешь — какие силы у организма. Чем болезнь одолеть?

— Хотите вам апельсин почищу?

— Хочу.

Нина чистила апельсин и ругала себя. Дома дети некормлены, муж вернулся с работы, все ждут мамочку, а мамочка сидит в больничной палате и кормит незнакомого дядю апельсином. Она вдруг ощутила страшную усталость, с трудом отдирала пальцами апельсиновую кожуру. Певунов зачмокал во сне губами, внятно произнес: «Не подходи, Лариса, я заразный!»

— Часто с этой Ларисой разговаривает, — с ухмылкой заметил Газин. — Другой раз таким матом пуляет — о-ей, а то стонет, зовет. Видно, сидит в печенках. А где она — та Лариса? Ни разу не появлялась. Эх, бабы! Мутят нашего брата, доводят до креста. Спасенья от них нету… Я ведь наврал тебе, девушка, про невесту. Была у меня невеста, да сплыла. Еще до аварии. Куда — бог весть. Но я знаю — куда. С дружком моим Митькой Захаровым, токарем с пятого участка спуталась. Теперь, надо полагать, вместе наслаждаются.

— А вы кто по профессии, Леонид?

— Электросварщик высшего разряда. Бывший.

Нина протянула ему апельсин, а слов утешения не нашла. Только сейчас разглядела, что Газин, молод, не больше тридцати, и лицо красивое, тонкое. Когда улыбается, вокруг глаз вспыхивают веселые лучики. Ему еще долго жить с одной ногой.

— Хотите детектив? — предложила она. — Может, вслух почитаете.

— Вы хорошая девушка. Приходите почаще. Ладно?

— Приду, — Нина встала, прикрыла форточку.

Сказала: «До свиданья!» Газин ответил: «Спасибо!» Бросила прощальный взгляд на мирно посапывающего Певунова.

Сестра Кира шла по коридору со шприцем в руках.