Посторонний

Эти вот семеро, не в пример шутникам и хохотунчикам, втихую, будто у них дома подполье с печатным станком и прокламациями, – эта семерка кралась под покровом ночи, в зубах держа толовые шашки, по-пластунски – к устоям той науки, поклоны которой дали им деньги, имя и звание. Им хотелось взорвать парадигмы, и единственным человеком, подозревавшим о подрыве, мог быть я, но кто они, кто? Где прячутся? Показываться на ассамблеях не желали, они, как и Андрей

Иванович, кормушку обходили стороной; Петр, наверное, в таких случаях посылал преображенцев на дом к непослушным, вытаскивал оттуда непокорных бояр, а нынешние власти – прогресс очевиден – покусывали губы и хмурились, в редколлегии журналов типа “Наука и жизнь” ввели своих сотрудников.

И в других странах ютились такие, как Большаков, люди, но большая часть их сосредоточилась в СССР, где что-то постоянно запрещалось, и тянуло поэтому срывать по ночам пломбы с дверей не рекомендованных к изучению наук: в Сахаре всегда жажда. И себя, наверное, испытывали люди эти, таща в гору камень, который скатится с вершины, так и не достигнув ее. Сумма абстракций не вознесет разум к высшему знанию, а низведет его к позорному сущему быту, от которого шаг до пещеры.

Большевики тоже пытались создать науку, которая “самая передовая в мире”, внедрить учение, которое всесильно и верно, и что получилось

– известно.

Так кто же и где же те, кто, не ведая страха, тщился чудеса неба соединить с преступной мыслью злодея, которая, по мнению одного немца, величественнее упомянутых чудес? Сколько их? И надо ли искать?

Решил: искать, чтоб вовремя улизнуть. Шкуру свою спасти.

Кроме нюха и навыков требовался внушающий уважение внешний вид.

Костюмы мне сделал портной, когда-то обшивавший моего отца, обувь покупал по академическим спецталонам, всегда был тщательно побрит, пострижен и опрыскан дезодорантом, которым торговали в аэропортах.

Для прокормления нищих литераторов существовала, среди прочих, организация под названием “Знание”, общество “Знание”, буду уж точным. Оно и выдавало лицензии на отстрел групп населения. Каждая стоила 15 рублей, и в период ожесточенно-безуспешной борьбы с зеленым змием такие знатоки, как я, шли нарасхват, в иные дни я зарабатывал по девяносто рублей, домой возвращался без сил, ноги не держали, рука еле-еле проворачивала входной замок, ее хватало только на доставание из серванта коньяка, к которому я припадал.

Зарабатывать-то зарабатывал, но деньги бухгалтерия частенько задерживала. Вот и завалился я туда однажды, полный праведного гнева.

Там-то и произошел со мной прискорбный случай, надолго выбивший меня из строя. Внеочередной обеденный перерыв, сижу, жду, рядом какой-то литератор вчитывался в брошюру о мироздании, ничего в ней, слава богу, не понимая. Поерзал и робко спросил, не смогу ли я помочь ему, сущий пустяк: нужен яркий, понятный слушателям пример энтропии, так не подскажу ли я.

Именно в этот день на жестком стуле общества “Знание” доподлинно убедился я, что зачатие и рождение мое связано несомненно с идиотским ржанием лабухов: “…водителям смешно: стоят обнявшись двое, а дождь прошел давно!” Короче, какое-нибудь дерьмо постоянно висит на кончике моего языка.

– Бреетесь? – осведомился я.

– Бреюсь… – радостно подтвердил брат литератор.

– Помазок, вода, крем для бритья в тюбике – этим пользуетесь?

Примерно один сантиметр крема выдавливаете на помазок из тюбика.

– Да… – Он слушал очень внимательно.

– Предположим, побрились. А теперь попробуйте восстановить статус-кво. Ну, для начала: использованный крем собрать и загнать в тюбик.

– Не соберу, – убито молвил сосед.

– Собрать-то можно, однако… Мыльная пена растворена в воде, воду можно подвергнуть обработке, извлечь из нее химические составляющие крема. В той же воде найти срезанные бритвой щетинки и имплантировать их в кожу. Еще кое-какие отходы найдутся. Чуть затупленное лезвие можно заострить. Но восстановить ваш прежний, до бритья, облик не удастся. Это и есть энтропия, невозможность вернуть систему в исходное состояние.

Разинувший рот неофит занес всю эту галиматью в тетрадку – глупым карандашом. Еще более глупый обладатель карандаша возрадованно глянул на меня.

– Но, – остудил я его. – Восстановление-то возможно только при гигантских затратах энергии. Одна установка для анализа водного раствора чего стоит. И попробуйте в салоне красоты срезанные щетинки всадить обратно – сколько с вас сдерут?

Сосед нервно провел рукой по щетине на подбородке и щеках и показал свою ученость, забубнил о тепловой смерти Вселенной, о термодинамике и о прочих вымыслах.

Его я успокоил:

– Не умрет Вселенная, не бойтесь. Потому что…

И тут я вскочил, понимая, какая сейчас дурость фонтаном забьет из меня, какая струя блевотины мгновенно окатит коридор. Вскочил – и без разбега бросился на штурм стены перед глазами. Головой нанес я удар по ней, и череп потому не раскроился, что правая рука рефлекторно вздернулась ко лбу. Кровь, однако, брызнула и обильно потекла.