Посторонним В.

Королевской коброй плюнула бы в глаза твои ядом, обвилась бы сильным змеючьим туловом в несколько удушающих колец вокруг твоей элегантной шеи. Бледною поганкою накрошилась бы в твою пищу в мексиканских ресторанах с убогим сервисом, цикутой брызнула бы в твое пиво Оболонь. Птицей Гамаюн прилетела бы, забила крылами, затмевая небо и звезды, и выклевала бы твою печень, не выходящую за пределы реберной дуги. Отравленною индейскою стрелою вонзилась бы в твое равнодушное сердце, между каким-нибудь желудочком и перикардом, и мне абсолютно пофиг, если это невозможно физиологически. Серною кислотою выела бы красивое лицо, захватывая мягкие ткани – насколько хватит, насколько хватит. Любимою племянницею Влада Цепеша впиявилась бы в твою сонную артерию, бросила с хохотом обескровленное и негодное к употреблению тело и, пролетая над гнездом кукушки, исполнила комические куплеты. Бубонную чумою распустила бы по твоей бледной коже смертельные пурпурные цветы, неспешною проказою ласково прозвенела колокольчиком над породистым ухом, сифилисом-четыре поглумилась над монетным профилем, вирусом гепатита-це станцевала бы джигу с твоими белыми кровяными тельцами, да и с красными тоже. Проникающею радиациею в миллион рентгеновских единиц порезвилась бы в каждой твоей клеточке, меняя местами вакуоли с ядрами и превращая цитоплазму в «кровавую мэри», негашеную известью ласково приняла тебя в свои крепкие и надежные объятия, осколками гранаты РГД-5 разбросала твои предательские конечности, в радиусе до 15 метров включительно. Сиреною заманила бы на верную погибель в холодное море Лаптевых, нет, там льды, куда же, куда, что у нас похолоднее, географичка хуева, весь ритм сломала, Белое? Баренцево? – ладно, так вот: заманила бы Сиреною на верную человеческую погибель в обжигающе морозные волны Белого моря, заворожила бы голосом сладчайшим и лживым, заперебирала бы нежными холодными пальчиками отросшие золотистые кудри, зацеловала бы ледяными поцелуями до потери спортивного ориентирования на местности. Русалочьим хвостом ударила бы по неверным рукам и оставила замерзать среди айсбергов, надеясь, что ты не увидишь прекрасных снов и уст твоих не коснется блаженная улыбка. Не отразилась бы рядом с тобой в приветливой ртути зеркала, потому что уже давно превратилась в некрупные пузыри на дождевых лужах, белесую незаметную пыль на рукаве твоего пальто, два согласных и два гласных звука – один твой вдох, один твой выдох.