Постправда: Знание как борьба за власть

Действительно, обращения к «научному консенсусу» становятся наиболее настойчивыми в случае тех вопросов, у которых есть две характеристики, возможно, всегда переплетенные друг с другом, но они в любом случае вытаскивают науку из отведенной ей зоны комфорта, зоны коллегиального рецензирования: 1) они по природе своей междисциплинарны и 2) они значимы для общественной политики. Вспомним об изменении климата, эволюции, о любом вопросе, который имеет отношение к здоровью. К «научному консенсусу» взывают в таких именно вопросах, поскольку они не сводятся к условиям «нормальной науки», в которых работает коллегиальное рецензирование. Защитнику ортодоксии диссиденты кажутся теми, кто «меняет правила науки» с той лишь целью, чтобы повысить убедительность собственных аргументов. Тогда как, с точки зрения диссидента, ортодоксия искусственно ограничивает исследование в тех случаях, когда реальность не соответствует ее дисциплинарному шаблону, а потому изменение в правилах науки, возможно, и правда становится пунктом повестки.

Здесь стоит обратить внимание на то, что защитники «научного консенсуса» обычно принимают в своей работе посыл, утверждающий, что согласиться с диссидентами хоть в чем-то значит дать волю социальной иррациональности масс. Ссылаясь на недавно возникшую науку (или псевдонауку) меметику, они полагают, что в социальном бессознательном таится некая антинаучная потенция. Такую антинаучную склонность обычно подпитывают религиозные чувства, которые грозят пробудить диссиденты, сведя, таким образом, на нет все те результаты, которых добился модерн.

Конечно, в рядах диссидентов можно встретить признаки религиозных настроений. Известным примером является «Стратегия клина» Discovery Institute, основанная на работе Филиппа Э. Джонсона [Johnson, 1997], в планах которой было притупить «методологический натурализм» как «тонкое острие клина», что позволило бы вернуть США к их христианским корням. Само ее существование помогло изничтожить аргументы в пользу школьного преподавания концепции разумного замысла в деле «Кицмиллер против Школьного округа Довер» 2005 г. Тем не менее паранойя ортодоксии недооценивает способность модерна – в том числе и современной науки – поглощать и инкорпорировать диссидентов, укрепляясь в самом этом процессе. Тот факт, что теория разумного замысла смогла конвертировать креационизм в научную валюту, полностью отказавшись в своей аргументативной стратегии от Библии, следует считать подтверждением этой мысли. Сегодня дарвинистам приходится прилагать еще больше усилий, чтобы разбить эту теорию, что можно видеть в их все более изощренных опровержениях, которые часто заканчиваются тем, что дарвинисты уступают определенные пункты, попросту допуская то, что данные оппонентов они трактуют по-своему, без обращения к «разумному дизайнеру».

Короче говоря, сама идея «научного консенсуса» в эпистемологическом плане переоценена. Она, очевидно, должна нести некую бόльшую нормативную силу, чем все то, что может случиться на этой неделе на переднем краю научных мод. Однако какова ожидаемая продолжительность жизни теорий, вокруг которых объединяются в тот или иной момент времени ученые? Например, если современная теория утверждает, что планета должна пережить климатическую катастрофу в ближайшие 50 лет, что случится, если климатические теории сами переживут катастрофу через, скажем, 15 лет? Конечно, «катастрофа» – это, возможно, слишком сильное выражение. Данные, скорее всего, останутся неизменными и даже обогатятся, однако их общее значение может радикально поменяться. Кроме того, этот факт широкая публика может и не заметить, поскольку ученые, согласившиеся с последним консенсусом, – именно те, кто принимает также следующий. А потому они подчистят коллективную историю, описывающую, как и почему произошли эти изменения, то есть произойдет упорядоченный переход на манер династического престолонаследия.