Постправда: Знание как борьба за власть

В противоположность меркантилизму, «либеральная» чувствительность капитализма заключалась в том, чтобы перенаправить энергию государства на предупреждение формирования новых «зависимостей от ранее выбранного пути» в виде, скажем, торговой монополии, основанной на первоначально полученной и постоянно обновляемой королевской лицензии, которая могла бы послужить лишь сокращению возможностей будущих поколений. Это была откровенно антифеодальная программа. Последним фронтом подхода, зафиксированного в такой программе, оказывается академия, которая, как давно уже признано, структурируется в категориях принципа, названного Мертоном «кумулятивным накоплением», источники которого многообразны, причем в значительной степени они взаимно усиливают друг друга [Merton, 1968b]. Перечислим лишь некоторые из них: 1) государственные лицензии, предоставленные производителям знания, начиная с хартии Лондонского королевского общества, даровавшей бессрочно гарантированное пространство самоорганизуемому сообществу, вольному заниматься какой угодно деятельностью в рамках исходно согласованных ограничений; 2) нормальная наука, управляемая парадигмой в стиле Куна, которая уступает следующей парадигме лишь в силу внутреннего провала, а не внешней конкуренции; 3) якорный эффект, создаваемый в силу влияния ранних этапов академического образования на последующую профессиональную карьеру и проявляющийся в самых разных областях начиная с рабочих мест и заканчивая грантами; 4) оценка академического труда в категориях системы коллегиального рецензирования, полномочия которой, не ограничиваясь вылавливанием ошибок, распространяются и на оценку значимости для предпочтительных исследовательских повесток; 5) разделение знания на «поля» и «области», которое поддерживает гротескный картографический дискурс «пограничных работ» и «охраны границ».

Список можно было бы продолжить, но мысль ясна всякому способному видеть: академия по-прежнему сопротивляется и неолиберализму, и неопопулизму, выступая с неофеодальных позиций, которые бы пришлись по нраву меркантилисту. Родословная по-прежнему играет определяющую роль, каков бы ни был источник прав прародителей. Отношение самого Мертона к многочисленным проявлениям «кумулятивного преимущества» в академии, похоже, было довольно амбивалентным, хотя как социолог он, видимо, не отнесся с должным уровнем критичности к той псевдолиберальной интерпретации, которая была дана «кумулятивному преимуществу» как эффекту работы «невидимой руки» в системе знания. Однако, как недавно показал Алекс Чизар [Csiszar, 2017], даже Мертон признавал, что внедрение наукометрии в 1960-х годах (в форме индекса научного цитирования) познакомило академию с тенденцией, ранее выделенной им в бюрократиях, а именно со «смещением цели», при котором, как только качественная цель формулируется в виде количественного показателя, возникает стимул работать на этот показатель независимо от его реального значения для достижения первоначальной цели. Следовательно, кумулятивный эффект высокого цитирования становится суррогатом «истины» или иной цели, трансцендентной по отношению к показателю. В этом реальном смысле то, что можно в лучшем случае считать мудростью научной толпы, в итоге постоянно – хотя и ошибочно – принимается за светоносный научный консенсус в его эпистемической функции.

Глава 4 Постистина академии: нераскрытые публичные знания

Введение: эпистемические недостатки академии и претензии на безусловные права

Академическая свобода действительно может быть путем к истине, куда бы он ни вел, но не очевидно, что академические ученые, предоставленные самим себе, будут непременно изучать, не говоря уже о том, чтобы эксплуатировать, все то, что познаваемо. Если сформулировать ту же мысль несколько более провокативно, университет склонен компрометировать свой собственный либеральный универсализм, если только внешние силы не заставляют его изменить обычный порядок действия. Возможно, две наиболее значимые в историческом плане силы, противодействующие тенденции университета к компрометации, то есть своего рода внешние факторы академического универсализма, соединились в XX в. в то, что президент США Дуайт Эйзенхауэр назвал, хотя и в ругательном смысле, «военно-промышленным комплексом». Вся эта глава целиком посвящена этому вопросу.