Постправда: Знание как борьба за власть

Органицистская концепция общества сыграла на руку созданной в XIX в. концепции государства как стража «нации», то есть политической структуры, основанной на наличии коренного населения (к которому могут добавляться некоренные граждане, но могут и не добавляться). Также она хорошо согласовывалась с такими современными ей нововведениями, как «экспериментальное» определение Клодом Бернаром смерти как неспособности организма сохранить строгое различие между собой и средой (то есть определение смерти как смешения) и экономическая модель общего равновесия как самоподдерживаемого механизма, предложенная Леоном Вальрасом. И если определение смерти у Бернара стало рассматриваться в качестве частного случая принципа энтропии в термодинамике, модель Вальраса была развита до понимания общества в качестве системы взаимосвязанных рынков, которые гармонизируются силами государства-регулятора. Подобный взгляд на мир отстаивался и младшим современником Вальраса Парето, которого, в свою очередь, в США переводил и пропагандировал гарвардский биохимик Лоуренс Хендерсон. Коллега Хендерсона физиолог Уолтер Кэннон придумал термин «гомеостаз», выражающий эту линию мысли в ее наиболее общей форме. Термин был подхвачен социологом Толкоттом Парсонсом, стремившимся к созданию междисциплинарной науки «социальных отношений», и, главное, математиком Норбертом Винером, в работах которого он стал одной из основ кибернетики [Heims, 1991, ch. 8].

С точки зрения последователей Мольтке, война – это просто силовая версия непрерывного конфликта, который обычно разыгрывается на рынке. Точно так же как производители-конкуренты стремятся помешать друг другу достичь монополии, национальные государства считают, что соперники отстаивают альтернативные гегемонические режимы, возникновение которых они пытаются предупредить. В этом отношении «мир» – это просто сублимация враждебности, определяемой конкурирующими универсализмами. Логику, поддерживающую эту линию мысли, проследить не так уж и сложно.

Однако идея Мольтке получила особое развитие во время холодной войны, когда сначала лаборатория, а потом и компьютер стали гибридными военно-промышленными платформами, используемыми в конкуренции государств. Так, в конкуренции между СССР и США в области космических программ, начавшейся в 1957 г. с запуска советского спутника и вылившейся в «гонку вооружений», демонстрация научно-технической мощи сама по себе значила больше ее реального применения как на войне, так и в торговле. В конечном счете, США выиграли в холодной войне просто потому, что потратили на нее больше, то есть обанкротили СССР. После этого многие инновации, освоенные в период холодной войны, быстро оказались на рынке, что породило феномен Кремниевой долины и ее многочисленных глобальных подражаний, ставших двигателями экономики после холодной войны. Это, в свою очередь, привело к появлению новых вопросов национальной безопасности, сегодня отражаемых разнообразными биотехногибридными дискурсами о «вирусе» [Mazzucato, 2013].

Мольтке черпал вдохновение в классической работе Карла фон Клаузевица начала XIX в. «О войне», которая известна своим определением войны как «продолжения политики другими средствами». Однако он вывел Клаузевица на новый уровень, усовершенствовав, насколько можно судить, искусство войны. Здесь стоит представить войну в качестве диалектического процесса. На первом этапе война является естественным продолжением повседневного конфликта, лишенным согласованных правил или целей, то есть он продолжается до тех пор, пока стороны не решат, что продолжать борьбу не в их интересах. Так, римский военачальник III в. до н.э. Фабий, известный как своими действиями против Ганнибала во время Пунических войн, так и по названию фабианского социалистического движения в Великобритании, попросту изматывал своих более сильных противников, заставляя их бороться на своей собственной территории, что позволяло его войскам выигрывать, применяя партизанские тактики. На втором этапе война, напротив, приобретает четкие стратегические цели, а также снабжается теми согласованными правилами действий, благодаря которым определение Клаузевица начинает казаться верным. Это и остается общепринятым «современным» пониманием войны, в котором заключение и нарушение договоров между государствами составляет официальную летопись геополитических отношений.