Построение квадрата на шестом уроке

Ночью, переключая каналы, попал на райзмановских «Летчиков», фильм тридцать пятого года. Еще не зная, что это такое, удивился стилистике, стал смотреть. В первый момент вообще заподозрил постмодернистскую стилизацию под тридцатые. Начальник летной школы сидит в кресле у парикмахера, лысый, с бородкой – ну вылитый Ленин; даже в жестах у него что-то узнаваемо ленинское. Как это? Не видели, что снимали? Какие-то шуточки по случаю бритья, ветер в окно, чихание парикмахера; Ленин намылен, побрит, и вот он уже не Ильич, а просто добряк с гладким и волевым подбородком. Такое ощущение, что иллюстрируют анекдот: «Бороду, конечно, можно сбрить, но как быть с убеждениями?..» Был поражен. А сегодня выяснил, что играл того дядьку Борис Щукин, которого мы, собственно, только и знаем как Ленина (а Ленина представляем по Щукину). Только до «Ленина в Октябре» Михаила Ромма оставалось еще два года (1937), и, в отличие от нас, зрители «Летчиков» с щукинским, экранным Ильичем еще не были знакомы, – человек, похожий, по поздним стереотипам, на Ленина, в кресле дурашливого парикмахера мог в тридцать пятом бесстрашно жертвовать своей намыленной бородкой без рискованных аллюзий на октябрь семнадцатого, 1918 год и грядущие анекдоты.

Наказание

Засыпаю под утро. Но не бессонница мое наказание, а неминучая пенсионерка, ни свет ни заря звонящая мне с одним и тем же вопросом: «Это собес?» Я устал объяснять, что телефон у собеса другой, что он отличается от нашего на одну цифру, что вместо 7 ей надо набирать 9 – ничего не помогает. Вероятно, наш номер у нее загнан в телефонную память и вызывается нажатием кнопки. Только усну, и: «Это собес?»

Свобода слова в нашей подворотне

Внушительных размеров надпись в нашей подворотне «Юдин, верни свободу Ходорковскому!» (все уже давно забыли, кто такой Юдин) красовалась на стене несколько лет, с момента ареста Ходорковского и вплоть до недавнего косметического ремонта нашего дома, а вот величиной с шахматную доску трафаретное «Аборт – убийство», в этой же подворотне образовавшееся на асфальте, закрасили в день появления. У нас во дворе медицинский центр.

Порденоне

Это час езды от Венеции. Место литературного фестиваля. Город украшен бесчисленными фестивальными флагами. Желтые уличные дорожки ведут к местам презентаций и встреч. Мероприятия – практически в режиме нон-стоп: порядка ста шестидесяти за три дня в разных частях старого города. Самые ранние в 8:30 (конечно, утра), но публика, чтобы попасть, приходит раньше и занимает очереди на еще пустынных улицах. Самые поздние начинаются в 10 вечера – в это время в городе максимум оживления. Не просто прохожие – многочисленные читатели – толпами ходят по городу. Книги продают до глубокой ночи – в огромных палатках-шатрах, едва умещающихся на площадях. Никакой завлекательной попсы, никакой агрессивной эстрады (вспоминаю наши «праздники книги»). Никто не кричит в мегафон. На презентациях только духовная пища. Полный зал на докладах философов. Быстрая итальянская речь на улицах города, возгласы восторга узнающих друг друга. Кофе. Ощущение праздника. Италия – литературоцентричная страна, или я что-то не понимаю. Порденоне – в эти три дня – блаженный остров литературы.

Великие имена

Разговор за столом почему-то зашел о Гарибальди. Я возьми и скажи, что русский хирург Пирогов спас Гарибальди ногу.

Итальянцы посмотрели на меня с недоверием: он так хорошо знает Гарибальди, что может назвать фамилию хирурга, спасшего ему ногу?

Нет, Гарибальди я как раз плохо знаю, совсем не знаю – я хорошо знаю, наоборот, Пирогова.

Что Гарибальди? Ну да, Гарибальди.

А вот Пирогов!..

О поэзии

– Давно стихи не писал? – спрашивает драматург А.А.Образцов. – Лет двадцать, поди?

– Почему же, – отвечаю. – Позавчера сочинил. Прочесть?

«Вам повезло —
я стал добрей», —
работал бритвой брадобрей.

Молчим.

Наконец произносит:

– Мандельштам вспомнился.

– Еще бы!

О падениях

Рядом со мной упал обледенелый шмат снега, ну это дело обычное – с крыш в СПб падает повсеместно, только вот в чем особенность, знаменательность происшествия: кусок этот, падая, сбил еще дефис из высотной комбинации МАСТЕР-БАНК, такую увесистую металлическую коробку, размером покрупней обувной. Подумав «ух, повезло», перешагнул через предмет и дальше пошел. И тут я вспомнил, что ночью по «Пятому» показывали «После прочтения уничтожить» братьев Коэнов, и там героиня вздыхала с тоской: «Не каждому повезет поскользнуться у дорогого ресторана…» Типун ей на язык.

…Кстати, о писателе Павле Крусанове и об упущенной прибыли.

Рассказав ему по телефону эту историю, узнал, что он «уже встал на один костыль»; еще три дня назад я его видел на двух.

Он как раз из тех, кто поскользнулся.

Страшно подумать