– об использовании животных в военных целях (у нас тогда сняли какую-то безобидную заметку о дельфинах, это в детском-то журнале! – там и войны никакой не было, просто про то, какие они способные и как легко приручаются…),
– о каком-то загадочном (Т-ков не знал, что это такое) центре СССР (кажется, географическом), мы еще говорили: «пуп земли»,
– о других правительствах ничего ругательного (кроме правительств Чили, ЮАР и Южной Кореи (и не помню: Израиля?)),
– о Бессарабии,
– о взрывчатках,
– о покушениях на политических деятелей (в каком-то журнале по неосторожности напечатали переводной детектив, где подробно описывалась подготовка к покушению, кажется, на де Голя – дурной пример, запретная тема, нельзя),
– о чем-то медицинском, уже не вспомню о чем.
Одно из сильных ранних воспоминаний – день рождения Н.С.Хрущева. По телевизору, помню, что-то такое показывали. Это могло быть в апреле 64-го, тогда Хрущеву стукнуло 70. На него вешали какой-то венок и произносили слова «дорогой» и «любимый», дарили огромную кукурузу… Даже мне, маленькому, было странно все это видеть. Но запомнилось, думаю, потому, что очень уж не совпадало демонстрируемое на экране с реакцией бабушки и родителей. Сидя перед телевизором, они громко ругали Никиту Сергеевича, охали, говорили «стыд, позор», и мне даже хотелось старика защитить. Мама, впрочем, сейчас этого эпизода не помнит. Да и у меня это как сон… Может, и не так все было. Но не сам же я выдумал.
А 75-летие Брежнева запомнилось конфузом с журналом «Аврора». В юбилейном номере поместили короткий рассказик Виктора Голявкина, кажется, он так и назывался «Юбилейная речь». Никакого отношения к всенародному празднику рассказ Голявкина не имел, он, как потом объясняли «авроровцы», давно уже лежал в редакции, и им просто заткнули дырку. Но надо же быть такому совпадению, оказался рассказ в аккурат на 75-й странице. Да еще и с рисунком: могила, оградка… Я, помню, встретил на улице писателя Акмурата Широва, он мне сразу сказал, что случилось нечто невероятное, и мы пошли в библиотеку Дома писателей смотреть номер. В библиотеке уже всё знали. Мы были не первые. А главного редактора Глеба Горышина сняли с должности, но без скандала.
Если меня до сих пор спрашивают, не я ли написал «Незнайку», каково же тем жилось, чья фамилия Каплан?
В «Новом мире» дневники Игоря Дедкова. Запись от 30 января 85-го: «Прочел “Отчаяние” и “Подвиг” Владимира Набокова, изданные Е.Ш. с предисловием и примечаниями; а также составленный им же сборник набоковской поэзии». Тут же сноска: «Преподаватель Костромского высшего военно-командного училища химической защиты Е.Б.Шиховцев переписывал сочинения В.В.Набокова в Ленинской библиотеке и распространял их в виде самиздата с собственным предисловием». Все верно, только переписывал он все это не только в Ленинской, но и в Публичной библиотеке, куда ему удалось правдами-неправдами добыть допуск в спецхран. Для работы в Публичке Евгений Борисович специально приехал в Ленинград, останавливался он у нас – жена предоставила ему свою комнату в квартире на Римского-Корсакова, сама она жила со мной на Фонтанке, мы только что поженились. Переписанное потом он перепечатывал на машинке (а переписывал он в старой орфографии с соблюдением количества знаков в строке и строк на странице, как в первоисточнике; он мне показывал переписанный роман «Отчаяние»), потом переплетал, но это уже у себя в Костроме. У меня сохранился один из пяти экземпляров изданного им «Подвига», Игорь Дедков читал такой же.
Ехал с женой и Митькой в трамвае. Водитель оказался разговорчивым, произнес экспрессивный монолог в связи с нерасторопностью пассажира на задней площадке. От души. А пассажир в ответ на весь трамвай: «Правильно! Я сам работал контролером!» И давай о том, что надо друг друга любить. «Я директор театра бомжей! Вот послушайте!» Стал стишки читать брутальные. Кепку снял. Мы выходили, я бросил в кепку, он очень обрадовался.
Захотел заплатить за телефон.
«Не получится». – «Почему?» – «Полетела точка актуальности», – был ответ.
Ушел.
В глубокой задумчивости.
Возвращаюсь домой с улицы Росси и встречаю последовательно, одного за другим, четырех писателей: сначала Николая Коняева с Мариной (причем Николай Михайлович нес два кейса: ага, говорю, в одном первый том романа, в другом – второй!), потом драматурга Людмилу Разумовскую, потом прозаика Николая Крыщука, после Крыщука думаю, неужели еще кого-нибудь встречу? – и верно, мимо моей родной подворотни Андрей Ефремов проходит. Я ему рассказал, с кем встречался. «Спрячься, – посоветовал он, – пока хуже ничего не случилось». Я спрятался – повернул во двор. На лестнице обнаружил, что нет ключей. А жена с детьми в бассейн ушла. Пришлось еще часа три прогуливаться.