Построение квадрата на шестом уроке

Мы действительно разные. Не сумел найти видео самой казни. Писали, что жирафу, перед тем как пробить гвоздем мозг, дали его любимую похлебку. Это правильно, это гуманно. Но («во всем мне хочется дойти до самой сути») не для того ли, думаю, чтобы он наклонил голову?..

Вопрос – ответ

Грустно ли мне писать, спросила Юля Беломлинская. Нет, мне смотреть грустно. А писать весело.

Памятник во всем виноватому

Вот и на нашей улице праздник – установлен памятник Во Всем Виноватому. Торжества, каких давно мы не видели. До торжеств ли нам было? На гранитном постаменте стоит бронзовый Во Всем Виноватый, ветер будто полы пальто ему раздувает.

А лицо Во Всем Виноватый руками закрыл, потому что он собирательный образ, не персонифицированный. Плачет будто. Или попросту спрятался. Правда, если к нему повнимательнее приглядеться, как руку-то держит, виден будет зазор между пальцами средним и безымянным… Соглядатай никак? – У, хитрющий! – подглядывать вздумал!.. Так и плюнешь в него, негодяя.

Для того он у нас и поставлен. Нами он наказуем. Все легче. Кто плюнет, кто грязью метнет, кто масляной краской запачкает. На худой конец, кулаком погрозит, все легче.

Докторское

Пришел из-за сердца, – ворчала, что не могу выразить словами свое состояние. «Вы писатель или нет?» – «Что еще?» – «Ничего». Потом (листая мед. карту): «Да у вас же панкреатит! Вам же два года назад диагноз поставили! Вы что, не знали?» Знал, но забыл.

Утром был у инфекциониста. «Расслабьте живот, думайте о хорошем, думайте о своих сочинениях!»

Деревня: зимнее

Ташка первый раз ехала в купе, Митька – второй. Кроссворды отгадывали на тему «Древний Египет». Вчера вечером – по дороге на вокзал – не сумели купить хлеб; сегодня в Новосокольниках купили черствую булку, стало быть, прошлогоднюю; пекарни в этом году еще не работали.

Идрицкий водитель Казимир Францевич объясняет, что имя надо подбирать к отчеству; он увлечен этимологией. «Сергей по-английски “серый, выходи!”» Я не спрашиваю, почему «выходи» и что за «серый». Может быть, волк. Мы едем через лес.

Потом четыре километра пешим ходом по снегу.

Дед выходил встречать с саночками из деревни.

Мама сварила борщ.

Митька будет спать на печке.

Соседи приедут только весной; пока их нет, разрешено пользоваться колодцем.

Ночью: –32. Днем около –25. Нужник на таком морозе напоминает пыточную.

На гнезде аиста большая снежная шапка.

Тишина. Только утром дятел стучал возле бани, да еще тюкает едва слышно за забором соседским вертушка.

Можно пройти всю деревню туда и обратно и не встретить ни одного человека.

В доме Григ. Конст-ча, откуда можно звонить, на стене фотографии кандидатов на последних выборах – кто с календарика смотрит, кто с листовки. Чтобы добраться до телефона, надо преодолеть препятствие в виде собаки Дунай, стерегущей крыльцо. Сегодня «хлебный день».

Магазин на колесах. Его ждут на росстани по два, по три часа. Приехал-таки, только не привезли почти ничего: «закладывала не та продавщица». Водитель жалуется на непроходимость дороги, намекает на необходимость доплаты.

В другой деревне живет Наркоман. Кличка у него такая, но и по жизни он – тоже. Ему за пятьдесят, денег нет. Мать ему иногда дает, как они говорят, «на лекарство», но водки не покупает. Она живет в другой деревне. Когда продукты привозят сюда, покупает их здесь – чтобы сын поел, и это на обратном пути передают ему там. А он у той же продавщицы (или водителя) меняет эти продукты на водку.

Ташка и я спали еще, а дед и Митька ушли на рыбалку. Был туман. Бабушка забеспокоилась, вчера говорили, что под снегом на озере надо льдом вода разлилась, – мы еще спорили о физике явления. Бабушка понесла Митьке сухие носки. Где-то действительно провалилась в воду, забрела в снег по пояс, увидела сквозь туман будто бы лыжника на озере: «Помогите, помогите!» Конечно, ее не слышал никто. Домой мокрая пришла, взбудораженная.

Я пошел на озеро, тумана уже не было. Дедушка и Митька ловили окушков, о приключениях бабушки ничего не знали. И я половил. На уху.

– Это тебе ангел привиделся. Здесь если ангел появится, то, конечно, на лыжах. А как же иначе?

Иных лыжников быть не могло.

Слепили снежных баб – вернее, бабу и деда. У деда на голове, как полагается, ведро; у бабы – умывальник. Бабушка обоим повязала по шарфу.

Ташка ходила за перелесок слушать тетерева – в ботинках по снегу. Митька весь день занят горкой; вечером заливали. Отец, когда бредет сквозь снега, похож на медведя – бородат, лохмат, в трепаном ватнике. Мама пекла пироги, ворча на отца за то, что печь не протоплена; боялась, что не пропекутся.

Снег в красную крапинку возле чурбана – кровь петуха.

Колядовальщики пришли – мальчик и девочка – у обоих раскрашены лица. Колядовали своеобразно: достали бумажку и прочитали по ней частушки, к Рождеству, разумеется, отношения не имеющие. Одна частушка была про «ученую» и «заключенного» – то ли замуж пойти, то ли не пойти, не понял; потом узнал, что отец девочки отбывает срок за человека убийство.