Postscript

– А почему ты решила их снять? – спрашивает он, и я понимаю, что это не личный вопрос. Ричарда беспокоит, что будет со стеной, а может, и с рамами, – со всем, на чем останутся следы его стараний. Это не касается чувств. Но я живу и мыслю категориями чувств, не действий.

– Потому что люди осматривают дом, и я хочу себя защитить. – Несмотря на то что публично обсуждала свою частную жизнь и разрешила распространить запись онлайн, чтобы каждый мог ее слышать.

– Так уже ведь осматривали.

– Да.

– Тебе что, риелтор посоветовал?

– Нет.

Он смотрит на меня, ожидая, что я продолжу.

– Понимаешь, по-моему, это нечестно. Когда люди приходят, я убираю нашу с Гэбриелом фотографию в ящик стола, а Джерри остается на стене. Если уж я прячу одного мужчину, то надо прятать обоих, – говорю я, понимая, как нелепо это звучит для такого человека, как Ричард.

Он смотрит на фотографию Гэбриела, которая стоит на каминной полке, но не отвечает, чего я, в общем-то, и ожидала. Как правило, мы не ведем долгих доверительных бесед.

Ричард начинает сверлить, а я иду гладить в смежную столовую, где складирую выстиранное, когда в доме нет посторонних.

– Вчера мы с Гэбриелом выпили по стаканчику, – вдруг говорит Ричард, свинтив какую-то штучку с дрели и заменяя ее другой. Движения у него медлительные, методичные, уверенные.

– Правда? – удивляюсь я.

Сомневаюсь, чтобы Джерри и Ричард хоть раз выпивали за все годы, что мы прожили вместе. На пару уж точно нет. И даже когда семья собиралась, из моих братьев больше всего Джерри тянулся к Джеку. Джек был мой классный братец, общительный, приветливый, красивый, и Джерри, когда мы были подростками, смотрел на него снизу вверх. Ричард тогда у нас считался братцем нелюдимым, сухим и даже, пожалуй, занудным и скучным.

После смерти Джерри все переменилось. Ричард выступил вперед. И еще больше я почувствовала родство с ним, когда он переживал свой развод, утрату надежной, предсказуемой жизни и советовался со мной о том и о сем. Джек по сравнению с ним оказался мелковатым, поверхностным, неспособным достичь тех глубин, которых я от него ожидала. Когда переживаешь горе, люди иногда удивляют. Неправда, что дружба проверяется бедой, но характер себя проявляет. Гэбриел с Джеком держится очень любезно, но у него аллергия на элегантно одетых-обутых деловых приятелей Джека. Он говорит, что сомневается в мужчине, который носит с собой зонт. Ричард же пахнет травой, мхом, землей – запахами, которым Гэбриел доверяет.

– Джек был с вами?

– Нет.

– А Деклан?

– Только мы с Гэбриелом, Холли.

Он снова сверлит, а я с нетерпением жду. И, перестав сверлить, разговора не продолжает, словно забыл о нем.

– И куда вы пошли?

– В «Могильщиков».

– Надо же!

– Гэбриел любит «Гиннесс», а там лучший «Гиннесс» в Дублине.

– И кто же подал идею?

– «Могильщиков» предложил я, но, наверно, ты имеешь в виду встречу. Гэбриел позвонил мне. Он молодец. Мы собирались встретиться еще с Рождества. Гэбриел – человек слова.

И снова включает дрель.

– Ричард! – ору я, и дрель выключается. – Он в порядке?

– Да. Только расстраивается из-за дочки.

– Да, – рассеянно киваю я. – А о чем вы говорили? О разводе?

Дети Ричарда – никакого сравнения с Авой. Поют в хоре, играют на виолончели и фортепиано. Назови им самбуку, они спросят, в каком ключе ее играть. Это ликер-то! Его женушка разбила ему сердце. Мало того что ушла, еще и замуж вышла за общего знакомого, профессора экономики.

– Или вы обсуждали, как меня сбили? По-моему, он переживает эту историю сильнее меня.

Хочу спросить, не возник ли в разговоре клуб «P. S. Я люблю тебя», что было бы только естественно. Но что, если нет? Тогда лучше и не начинать. Ричарда не было на том семейном обеде, когда мы это все обсуждали, и, насколько я знаю, больше эта тема не возникала.

– Обо всем понемногу, – говорит он. – Но в основном он тревожится из-за этого клуба, к которому ты примкнула.

– Ага… Понятно… И что ты ему сказал?

– У тебя футболка горит.

– Не поняла?

– Твоя футболка, на гладильной доске.

– Ох, ну с ума сойти! – Снимаю утюг с майки, на которой теперь горелая метка. При Ричарде я часто делаю глупости и использую словечки из книг Энид Блайтон. Уж и не знаю, то ли я всегда делаю глупости и замечаю их только в присутствии Ричарда, то ли это его компания так на меня влияет.

– Нужно немедленно положить ее в холодную воду на двадцать четыре часа. Потом смочи горелое место перекисью водорода, намочи им же чистую белую тряпку и легонько прогладь. Пятно должно исчезнуть.

– Спасибо.

Ну конечно, буду я затевать такую возню! Отныне эта футболка переходит в категорию ночных, я в ней спать буду.

Ричард замечает, что я не тороплюсь замачивать футболку. Вздыхает.

– Я сказал Гэбриелу, что с твоей стороны это очень мужественно, щедро и смело.

Я улыбаюсь.

Он снимает со стены фотографию в раме.

– Но это я ему так сказал. Сам-то я считаю, что тебе следует поразмыслить. Все боятся, что ты потеряешь себя, но я бы подумал о том, что в результате ты потеряешь его.