Postscript

Было бы неправдой сказать, что, улегшись в постель, я не раздумываю о том, не следовало ли мне предложить Джинике забрать Джуэл, пообещав девочке любовь, заботу, поддержку и счастливое будущее. Может, надо сделать героический жест, вызвавшись в опекунши. Но я не тот человек. Я не так безупречна. Я уже думала об этом, так и сяк рассматривая идею с разных ракурсов, не меньше семи минут потратив на анализ всех вариантов. Но как бы я ни крутила в голове эту мечту, эту поразительно отчетливую мечту, моим окончательным решением все-таки было «нет». Да, я тревожусь о Джуэл, меня волнует ее будущее: под чье крыло она попадет, кто ее полюбит, окажется ли она в добрых руках или жизнь ее изуродует бездушная череда приемных семей и чувство, что она не нужна в этом мире, как перышко на ветру, которое некому подобрать… Эти навязчивые мысли донимают меня дольше и сильнее, чем грезы о том, чтобы самой взять ее под опеку.

Но ответ я себе даю тот же. С меня довольно проблем. Я не гожусь в наладчики. Гэбриел прав в одном: такие порывы болезненны. Если мое участие в делах клуба должно принести пользу, от чрезмерной активности стоит воздержаться. Надо держать себя в узде и смотреть на вещи реально. Я помогаю клубу «P. S. Я люблю тебя» писать письма, а не переписывать жизнь.

Моя миссия – мой дар Джуэл и Джинике – в том, чтобы у Джуэл осталось письмо, написанное рукой матери. Чтобы она могла взять его в руки и перечитывать, где бы ни оказалась.

Глава восемнадцатая

Ричард, мой старший и самый надежный брат, является ко мне домой на двадцать минут раньше. Мы здороваемся так формально, словно только что познакомились, только так и можно приветствовать моего довольно скованного в общении брата. Наше полуобъятие тем более неловко, что в руках у него ящик с инструментами. Из-за него Ричард кренится набок, а я и вовсе обернута полотенцем, и с меня капает, потому что я, не домывшись, выскочила из душа и на пятой точке пропрыгала по лестнице к входной двери. Брат пришел раньше, чем я рассчитывала. А принимать душ с гипсом на ноге – тоже задачка. Гипс я замотала полиэтиленовой пленкой, сверху и снизу закрепив ее резинками, чтобы он не размок. Нога под ним зудит все сильнее, и, наверно, мне с самого начала стоило мыться поаккуратнее. В довершение ко всему поясницу ломит – она перенапрягается из-за ходьбы на костылях, – и я никак не могу выспаться, хотя и не знаю, из-за перелома это или из-за всего прочего.

Опасаясь попасть мне ящиком по ноге и стараясь не прикоснуться к моему мокрому телу, Ричард не знает, куда ему вообще деться. Я веду его в гостиную, на ходу объясняя, что мне от него нужно, но он не может сосредоточиться.

– Может, сначала… приведешь себя в порядок?

Я возвожу глаза к потолку. Терпение. Это правда, что, общаясь с родными, мы снова становимся такими, как в детстве. По крайней мере, со мной это именно так. Большую часть подросткового возраста – да и после двадцати лет тоже – я то и дело закатывала глаза в ответ на замечания моего чрезвычайно церемонного брата. Что ж, ковыляю к лестнице.

Высушенная и одетая, возвращаюсь к нему в гостиную, и он наконец готов посмотреть мне в глаза.

– Вот, я хочу снять эти фотографии в рамах. Но они, похоже, привинчены, к стене.

– Привинчены к стене, – повторяет Ричард, глядя на них.

– Не знаю, как это называется. Они не на бечевке, не висят на гвоздях, как другие, вот я о чем. Их вешал фотограф, которого я попросила, и закрепил так, словно боялся, что они свалятся при землетрясении, если оно случится.

– Двенадцать лет назад произошло землетрясение в двадцати семи километрах от побережья Уиклоу, в Ирландском море, с магнитудой 3,2, на глубине десять километров.

Он смотрит на меня, и я понимаю, что он сказал все, что хотел. Он так и общается: фразами, которые обсуждению почти никогда не подлежат. Не думаю, что он сам это осознает; наоборот, наверное, удивляется, почему ему не отвечают. В его мире разговор строится так: я сообщаю какую-то информацию, потом ты сообщаешь какую-то информацию. Всякое отклонение от сюжета сбивает его с толку.

– В самом деле? Не знала, что в Ирландии бывают землетрясения.

– От населения поступили нулевые отчеты.

Я смеюсь. Он и не думал шутить и смотрит на меня недоуменно.

– Самое сильное землетрясение в Ирландии случилось в 1984 году, на полуострове Ллин, 5,4 балла по шкале Рихтера. Отец говорил, они проснулись оттого, что кровать проехалась по комнате и стукнулась о радиатор.

Я давлюсь от смеха.

– Невероятно, как это я такого не знаю!

– Я заварил чай, – вдруг говорит он, показывая на журнальный столик. – Наверно, он еще не остыл.

– Спасибо, Ричард, – сажусь на диван и делаю глоток. Чай отличный.

Он изучает стену и сообщает мне, какими шурупами что привинчено и что ему нужно, чтобы их развинтить. Я делаю вид, что слушаю, но пропускаю все мимо ушей.