Поступь империи: Поступь империи. Право выбора. Мы поднимем выше стяги!

Невольно вспомнилась недавняя встреча с постриженной некогда в монахини матерью. Сначала я, конечно, подумывал о том, что может засомневаться сия особа в моей подлинности, да вот только не учел одного: прошло-то почти двенадцать лет, и воспоминания о маленьком сыне понемногу выветрились из головы не самой заботливой мамаши. Что и говорить, если уже через полгода после пострига мать начала заново жить в миру, да еще и завела себе любовника, который не побоялся приехать вместе с ней ко двору.

Хм, первая идея – посадить его в холодную – не прошла проверку на прочность и почти сразу же была отринута как ненужная, а вторая, за неимением никакой другой подходящей мысли, была принята за основу. Проще говоря, мать поселилась в малом дворце в Коломне, вместе со своим любовником. Правда, довольствие ей я выделил небольшое, меньше, чем Екатерине с двумя малолетними великими княжнами, все-таки расточительство не лучший способ растраты и так постоянно пустующей казны.

Конечно, можно сказать, что нельзя так с родной матерью, мол, родная кровиночка и все в этом духе, да вот только не чувствовал я ничего в груди при виде этой женщины. Если при Петре вторая натура, давно задавленная мной, иногда начинала трепетать, то при виде матери ничего даже не шелохнулось. «Может, это не та Лопухина?» – мелькнула еретическая, глупая мыслишка. Но какой-то неприятный осадок все же остался, и, видимо, часть сомнений и холодок вышли наружу при нашей встрече.

Мать, возможно почувствовавшая это, попросилась уехать в Коломну, где еще в бытность своей молодости батюшка построил ей то ли небольшой дворец, то ли княжий терем. Что мне оставалось делать? Пришлось отпустить, стирая с уст радостную улыбку. Возможно, потом, когда я буду готов к новой встрече, она пройдет иначе.

Уезжая, Лопухина с некоторой неохотой благословила нас с Юлей, как-то странно поглядывая на нее, будто вспомнила что-то такое, отдаленно-знакомое, чуть ли не родное. Но, постояв пару минут, она все-таки вымучила из себя улыбку и, забравшись в карету, стоящую на полозьях, попрощавшись, тронулась в сопровождении двух взводов безопасников в Коломну.

Негромкое покашливание заставило меня пробудиться от собственных мыслей. Справа стоял епископ Иерофан, с улыбкой глядящий на иерархов. На стенах собора висели разнообразные образы, иконы, вот только глядеть на них не хотелось: не лежит душа созерцать всех этих угодников и великомучеников, похожих друг на друга, словно близнецы.

Прежде чем начать собор, иерархи должны были отстоять службу, а вместе с ними приходилось мучиться и мне, все-таки нам предстояло решить действительно серьезный вопрос. Одна беда, все эти заунывные речитативы у меня ничего, кроме зевоты, не вызывают, никакого священного трепета, экстаза не возникло, даже обычное любопытство, присущее каждому человеку, кому-то в большей, а кому-то в меньшей степени, быстро пропало. Еле-еле удавалось мне сдерживать очередной приступ зевоты, причем чем дальше, тем утомительней и упорней становилась борьба с собственным ртом, того и гляди норовившим открыться в самый неподходящий момент. Так что богослужение прошло для меня в борьбе с самим собой.

Как это бывает, почти все собравшиеся в Успенском соборе испытывали некое вдохновение после службы, от большинства епископов во все стороны разливались волны спокойствия, заставляя меня уверовать в положительную реализацию своей задумки. Да и зачем ссориться, ругаться им всем – в такой-то день? Ведь не абы кого выбирать придется, а целого патриарха!

Да и в умах сердобольных иерархов должны быть мысли о том, что все они братья одного сана, все достойны и недостойны одновременно, все-таки все мы люди, а значит, и грешны мы перед самими собой. Следовательно, какие свары могут быть, если выберут одного наиглавнейшего из своего круга?

Да, наивен я был, думая так, очень наивен, ведь предупреждал меня епископ Иерофан: мол, не торопись, надо к этому делу спокойней, рачительней подойти. Да вот только не послушал я его. Что ж, теперь придется самому все это расхлебывать, благо ключи к душе каждого найти можно. Тем более что после почти пятичасовой службы все иерархи разошлись по отведенным им покоям, так что завтра они должны прийти на собор в приподнятом, умиротворенном состоянии. Ну не могут же столь светлые головы, как иерархи Церкви, за один день изменить своему покою души, да и польза от службы испариться не должна.

А ведь как хорошо начинался Архиерейский собор. Все шло чинно, мирно, никакой суеты, одна благодать. Казалось бы, торжественная молитва привнесла в умы архиепископов и митрополитов некую ясность, помогающую им избрать достойнейшего среди равных. И вроде все к этому и шло, речи хвалебные лились рекой, все ближе и ближе подступаясь к главному вопросу – избранию патриарха.