Поступь Судьбы

И въедается в уши заклятьем:

«Прочь отсюда! Беги же вперед!»

И бегу… Я бегу от проспектов,

Прочь от залитых солнцем окон.

И молю венценосного Некто

Подарить мне реальности сон.

Стигматы

Дневник, привет. Там дождь снаружи.

Я исповедуюсь тебе:

Сегодня утром обнаружил

Христовы язвы на себе.

Проснулся рано. Жизнь кипела.

Я посмотрел на потолок,

Где возле лампочки сидела

Большая муха, грея бок.

Вот это жизнь! Ешь, спи и сдохни.

Работы нет, печалей нет,

Гляди в варенье не засохни

Да в суп не попади в обед.

Ладони ныли и чесались,

Я посмотрел на них и сник:

На коже розой распускались

Сквозные раны, мой дневник.

В ладонях и на ступнях – дыры,

Под сердцем – память о копье,

А на челе кровят пунктиры,

Где терна было острие.

«Опять отгул», – подумал мрачно,

Любуясь в зеркале на лоб.

Кровь все текла. «Да, однозначно».

Мой шеф меня загонит в гроб.

Стигматы ныли постоянно,

Я кровью выпачкал весь пол,

Хотя все было очень странно,

Я был не удивлен, а зол.

Зол, что испортил кровью кресло,

Что пролил кофе – зол вдвойне.

Звонил мой шеф, орал. Воскресла

Мысль душу сплавить Сатане.

За что я одарен Всевышним

Стигматами? Я Божий Сын?

Или я проклят добрым ближним,

Чтоб истечь кровью молодым?

А, может, Он признал страдальца,

Во мне святого видит Он?

И хочет бедного скитальца

С собою посадить на трон?

Да, верно, я теперь Им избран!

Сулит Эдем за жизнь мою.

Среди людей я был не признан,

Но буду признанным в Раю.

Врач поддала. Кругом обманы!

Не удивилась ведь совсем!

Бинтом перевязала раны,

Сказала: «Больше нет проблем».

Я сел в трамвай, смотрел на тучи,

И думал, как я одинок.

Теперь, когда народ дремучий

Поймет – меня избрал сам Бог,

Не будет равных мне на свете,

Я возвеличусь над толпой.

Промчится новость по планете:

«В России найден был святой!»

Вдруг чья-то длань меня вернула

В трамвай, к холодному окну.

Кондуктор руку протянула

И я все понял. Почему

Спокойно врач тогда стояла,

И я был вовсе не святой.

Рука кондуктора зияла

Незатянувшейся дырой.

Окинув пассажиров взглядом,

Я видел язвы на телах.

Святых полно. Они все рядом.

Проблема в наших лишь очах.

Мы, эгоисты, закрываем

Глаза на беды остальных,

Но все мы душами страдаем

И видим каждый день святых.

А надо жить, боль сердца пряча,

Давая жалости обет.

Стигматы ничего не значат.

«Мужчина, где же ваш билет?»

Тень пересмешника

Кто я такой? Не раб. Не царь.

Я пересмешником зовусь.

Вослед кричат мне: «Злая тварь!»

Но я для злости не гожусь.

Другие мнят меня лжецом,

А я молчу. Зачем им врать?

Я, может, правды был отцом,

Тогда и научился лгать.

Когда возносят к небесам

Меня фанатики святым,

Я их вникаю голосам

И растворяюсь, как дым.

Меня то бьют, то золотят,

То обнимают, то казнят,

То с дикой радостью бездумной

Мне в спину гадости кричат.

Я лишь молчу, я все терплю,

Мне так положено судьбой,

Но я не сдамся им без боя,

Всех их позором заклеймлю.

Я пересмешник. Тени тьма.

Безвреден, терпелив сполна.

И только песнею безумной

Я всех вокруг сведу с ума.

Теперь стало видно то самое донце

Теперь стало видно то самое донце.

Ты поздно ложишься, встаешь раньше солнца,

И вот недосып превращается в друга,

А жизнь все не сходит с привычного круга.

С утра на работу и ночью обратно,

Свободу утратить сумел безвозвратно.

Знакомые лица сменяются маской,

И жизнь, будто холст, залита серой краской.

Но каждую ночь, взглядом встретившись с небом,

Главу посыпаешь не пеплом, а снегом,

Скорбя о потерянной жизни и счастье,

Ты знаешь, весь мир, как и ты, – лишь запчасти.

Тишина

Я смотрю, но не верю собственным бесконечно пустым глазам,

Едкий дым пополам с раскаяньем угрожают моим небесам.

И спасенье – лишь тень за спинами – в платье сером идет во сне,

Я не знал ее, даже имени незнакомка не молвила мне.

Молчаливая леди в сером приложила палец к губам

И сказала мне, усмехнувшись: «Я тебя никому не отдам».

Эта странная дама в платье цвета пыли с дорог Судьбы,

Распахнув мне свои объятья, увлекла далеко от толпы.

И я, робко в глаза ей глядя, что напомнили стали цвет,

Вопросил ее: «Кто вы, леди?» Но молчание было в ответ.

Обернув меня, будто в кокон, платьем серым своим, она

Еле слышно поет мне ухо: «Я – проклятие. Я – Тишина».

Человечество

Не смотри же им в лица. Они, как вода,

Лишь покажут твое отраженье.

А вот внутренний мир, где ведется война,

Предадут они молча забвенью.

Не протягивай рук и не жди их руки,

Слово «жертвенность» нынче забыто…

Если все же протянут, то тут же беги,

Ведь корысть их поистине скрыта.

Сторонись, уходи, не ищи с ними встреч,

А не то будешь предан, обманут.

Для тебя лучше душу свою поберечь,

Их же души живыми не станут.

Семь поруганных миром страшнейших грехов,

За которые адом грозились,

Обернулись теперь пантеоном богов,

Коим вечно хвалы возносились.

Человечество продало верность легко,

Стала звуком пустынным сердечность,

Но страшнее всего, что случиться могло, –

Человек потерял человечность.

Человечья доля

Чад черный. И огонь еще горит,

Бьет колокол вдали тревожно,

По небу стая воронов летит,

Столбы из дыма огибая

осторожно…

И мрачный жар, идущий от земли,

И сонный ветер торопливый,

Степенно ворошащий угольки,

Лишь яр кострища раздувают

суетливо…