Поступай, как велит тебе сердце

Однако, уже после третьей или четвертой поездки в Падую наступили перемены. Раньше и я, и она болтали о пустяках - теперь Илария задавала вопросы. Она хотела знать все о прошлом, обо мне, о своем отце, о наших отношениях. В ее голосе не было доброты, простодушного любопытства: она вопрошала тоном следователя. Она часто повторяла вопросы, интересуясь малейшими подробностями, сомневалась в достоверности тех событий, в которых сама участвовала и которые сама прекрасно помнила; мне казалось в те минуты, что я говорю вовсе не со своей дочерью, а с прокурором, который любой ценой пытается вытянуть из меня признание в совершении преступления. Однажды, потеряв терпение, я сказала: «Говори прямо, что ты хочешь у меня выпытать». Она посмотрела на меня насмешливым взглядом, взяла в руки вилку, принялась постукивать ею о край бокала – и когда раздалось «дзинь», сказала: «Меня интересует лишь одно, самое главное: хочу выяснить, когда ты и твой муженек подрезали мне крылышки».

В тот день я решила, что больше не потерплю давления с ее стороны; уже на следующей неделе мы договорились по телефону, что Илария придет, но при условии, что наша беседа будет похожа не на допрос, а на человеческий разговор.

У меня совесть была нечиста? Без сомнения. Я о многом должна была рассказать твоей матери - но я считала, что не могу и даже не имею права говорить о сокровенном под давлением, как на допросе. Пойти у Иларии на поводу означало признать себя виновной, и ее – жертвой, без возможности обжаловать приговор, и мы уже не смогли бы строить отношения на равных.

Я вернулась к разговору о лечении много месяцев спустя. К тому времени Илария общалась со своим врачом еженедельно по выходным; она очень похудела, и в ее речах было необычайно много бессмыслицы. Я рассказала ей о брате своего отца, о его увлечении психоанализом, и потом, как бы невзначай, спросила: «Какую школу исповедует твой врач?» «Никакую, - ответила она, – точнее, ту, которую сам и основал».

С той поры мое беспокойство переросло в настоящую тревогу. Мне удалось выяснить фамилию врача, я навела справки, и вскоре обнаружилось, что формально он врачом и не был. Надежды, которые я питала поначалу, в одночасье испарились. Разумеется, меня тревожил не сам по себе факт, что у него не было диплома – но отсутствие диплома вкупе с тем, что состояние Иларии неизменно ухудшалось. Я думала: если лечение дает плоды, после первоначального кризиса следует выздоровление; постепенно, преодолевая сомнения и желание повернуть назад, человек одолевает путь к исцелению. Твоя мать, напротив, постепенно совсем перестала интересоваться окружающим миром. Она окончила учебу в университете и уже несколько лет нигде не работала. Она растеряла немногих друзей, которые у нее были когда-то. Все силы Илария посвящала дотошному изучению внутренних мотивов и занималась этим с увлечением энтомолога. Мир вращался вокруг того, что ей приснилось ночью накануне, вокруг пары слов, которые я или ее отец произнесли двадцать лет назад. Ей становилось все хуже, а я чувствовала себя совершенно беспомощной.

Лишь по прошествии трех лет на короткое время вспыхнул луч надежды. Весной, после Пасхи, я предложила ей съездить куда-нибудь вместе; к моему великому удивлению, Илария не отмела эту мысль сразу же, а, оторвав взгляд от тарелки, посмотрела на меня и сказала: «А куда мы поедем?» «Не знаю, - ответила я, - куда захочешь, куда взбредет в голову, туда и поедем».

Мы с нетерпением дождались окончания обеденного перерыва, и в тот же день принялись обивать пороги туристических фирм. Несколько недель мы выбирали, куда поехать, и, наконец, решили отправиться в Грецию, на острова Крит и Санторини, в конце мая. Сборы перед отъездом объединили нас, как никогда прежде. Укладывая чемоданы, Илария очень переживала - она смертельно боялась забыть что-то важное. Тогда я подарила ей тетрадку, и сказала: «Запиши сюда все, что хочешь взять с собой, а когда положишь какую-то вещь в чемодан, ставь в списке рядом с этим словом крестик».

По вечерам, засыпая, я думала: как жаль, что мне эта мысль не пришла в голову раньше: путешествие лучше всего помогает наладить отношения. За неделю до отъезда, в пятницу, позвонила Илария. В ее голосе был ледяной холод. Мне показалось, она звонила с таксофона на улице. «Я еду в Падую, - сказала она, - вернусь самое позднее во вторник вечером». «Отчего такая спешка?» - спросила я, но она уже повесила трубку.

До самого четверга от нее не было ни слуху, ни духу. В два часа пополудни зазвонил телефон. Она пыталась быть твердой, но в голосе звучало сожаление. «Прости, - сказала она, - я не поеду с тобой в Грецию». Она ждала, что я отвечу – и я тоже молчала. Наконец, я проговорила: «Что ж, очень жаль. Но я все равно поеду». Она поняла, что огорчила меня, и постаралась оправдаться: «Иначе я пыталась бы убежать от себя самой».