Поступки во имя любви

Дес не понимал, зачем Фиона так поспешила. Разве женщины теперь не рожают детей после сорока? Фионе еще не исполнилось и тридцати, ей только сравнялось двадцать девять. Разве у них не полно времени? Но Фиона проявила невиданное упрямство. Ни одно его слово, казалось, не имело значения. В конце концов она вынудила его согласиться.

И вот теперь ему было очень и очень страшно.

Утром Фиона ездила в Лимерик, чтобы рассказать обо всем своим родителям.

– Я знаю, ты сказал, что следует подождать, но мне очень хочется поделиться новостью с мамой и папой, – сказала она перед отъездом. Поэтому Десу пришлось согласиться. Его радовало то, что для поездки Фиона выбрала субботу. А он по субботам работал. Дес не был уверен, что сумел бы изобразить радость в присутствии родителей жены.

Он встал и отправился на кухню, чтобы взять еще одну банку пива из холодильника.

* * *

«Мне не о чем написать домой, – записала в дневнике Одри Мэтьюз в день своего семнадцатилетия. – У меня кудрявые волосы, которые на солнце кажутся рыжими. Глаза у меня слишком блеклые, а тело слишком большое. У меня никогда не было бойфренда, я ни разу не получала открытку в День святого Валентина, никто и никогда не свистел мне вслед на улице. Никто никогда не смотрит на меня дважды».

Разумеется, в семнадцать лет она надеялась, что не останется одна так долго. Каждое утро она просыпалась в ожидании: возможно, именно сегодня это случится. Кто-то поймает ее взгляд в автобусе, в библиотеке после школы или по дороге домой. Возможно, именно сегодня кто-то посмотрит на нее дважды и увидит ее, несмотря на кудрявые волосы и полную фигуру.

Но этого не произошло ни в семнадцать, ни в восемнадцать, ни в девятнадцать. Когда ей было двадцать, она училась в колледже в Лимерике и ответила на объявление в местной газете. Она договорилась о встрече с двадцатишестилетним романтиком за чашкой кофе. Она просидела полчаса в своем розовом жакете и голубой юбке, потягивая капучино и стараясь не смотреть на дверь кафе.

Три недели спустя она предприняла еще одну попытку, на этот раз выбрав мужчину, описавшего себя как практичного, с легким характером. Он на свидание пришел, но через десять минут не слишком оживленного разговора у него зазвонил телефон, и он ушел, рассыпавшись в извинениях, поспешил на помощь другу. Уходя, он обещал позвонить ей снова.

Когда третий мужчина – еще до того, как ему принесли заказанный латте – объявил ей напрямик, что ему нужно намного больше, чем кофе, настал черед Одри извиниться и уйти под каким-то предлогом.

Потом она решила попробовать съездить в отпуск для одиночек. Первый такой отпуск, неделя в Риме, оказался ужасным. Одри оказалась моложе остальных женщин на двадцать лет, и большинство из них были разведенками с загаром, полученным в солярии. Они с горечью рассказывали Одри о своих бывших мужьях и мгновенно бросали ее, как только на горизонте появлялся мужчина.

К концу недели Одри только один раз поговорила с Аланом, пригласившим ее в свой номер после нескольких бокалов «Просекко», и один раз с Филом, разрыдавшимся в катакомбах, рассказывая о том, как любовь всей его жизни бросила его у алтаря.

– Она была моей родственной душой, – всхлипывал Фил, не обращая никакого внимания на темные коридоры в толще земли, по которым они проходили. – Мне никогда больше не найти такую, как она.

Одри гадала, не стоит ли сказать ему, что женщина, похожая на его бывшую невесту, тоже бросит его у алтаря. Но она прикусила язык и постаралась не обращать внимания на любопытные взгляды других членов группы, оказавшихся поблизости.

После двух таких же неромантичных поездок Одри отказалась от идеи отпуска для одиночек и решила позволить жизни идти своим чередом. В этот момент ей было двадцать пять лет, и она недавно получила место учительницы рисования в средней школе Кэррикбоуна. В учительском коллективе были одинокие мужчины, наверняка кто-то из них сочтет ее подходящей партией.

Одри прекрасно понимала, что в ее внешности мало что изменилось после семнадцатого дня рождения. Волосы стали чуть лучше благодаря появившимся средствам для укрощения сильно вьющихся волос. Но ее вес увеличился, так как именно еда успокаивала Одри в моменты одиночества. Сама она считала себя скорее фигуристой, чем тучной. И хотя она никогда не пыталась похудеть до десятого размера, но не отказалась бы от более стройных коленей и хотя бы намека на талию.

Всю жизнь Одри любила цвет. Она обожала яркие, простые тона и наполняла свой гардероб узорами, крупными рисунками, от которых – она знала это – отказались бы женщины ее комплекции. Она носила шарфы, рюши, многослойную одежду, выбирала ткани, которые создавали летящий силуэт, когда она шла. Одри знала, что многие девочки в ее классах фыркали у нее за спиной, а более худощавые коллеги смотрели на нее неодобрительно, но она изо всех сил старалась их игнорировать.

Со всеми коллегами у нее были сердечные отношения. Со всеми Одри старалась быть любезной и добродушной.