Читаем Постышев полностью

Машина медленно шла по Московской улице — почти всю проезжую часть занимали трамвайные колеи. Когда она вышла на Нетеченский мост, Постышев подтолкнул Зеленского, спросил, показывая взглядом на купальщиков, лежавших на голых бугристых берегах:

— Ты здесь купаешься?

— В этой луже купаться! — рассмеялся Зеленский. — Тут какую-нибудь болячку подцепишь. Я на Донец в выходной выбираюсь.

— А что бы секретарю райкома подумать, как Донец в Краснозаводский район привести, — сказал Постышев.

— Вода Харькову нужна, — согласился Кивгала, — без Донца мы воды не получим.

— Средств не хватает, — заметил Зеленский.

— В одном месте их не хватает, в другом месте разбрасываем. Посчитать нужно, что разбрасывают, — советовал Постышев. — На каждом заводе столько тратят на водоснабжение, на разведку воды, на бурение артезианских скважин, что давно можно было водовод в Харькове проложить. А если крестьян к этому делу привлечь, то на рабочую силу ни копейки не нужно тратить. Степные земли орошать нужно. Влас Яковлевич Чубарь в своей брошюре доказал, что без ирригации мы вдвое урожайность не повысим, а нам нужно повышать ее не меньше чем вдвое.

— Это, Павел Петрович, дела наркомземовские, — уверенно сказал Зеленский. — Их земля — их урожаи.

— А мы землю делить не будем, и наши дела делить не станем. Они все наши. И на селе и в городе. — Постышев даже повысил голос. Событие редкое, выдержку секретаря окружкома секретари райкомов хорошо знали. — Все, что для человека, — все дело наше. А земля для человека, для тех, кто в городе живет, на заводе работает. Это не только умом понимать нужно — сердцем чувствовать. Без обводнения степей мы долго еще на одном месте толкаться будем с урожайностью. Тут еще межи мешают развернуться, раскроили землю на лоскуты. Воду через межи не пустишь, сделать бы поля коллективными.

— За чем остановка? — сказал Кивгала. — Съезд принял решение, бедняки за колхозы. Профессор Соколовский выступал, доказывал: без колхозов село вперед не двинешь.

— Остановка за нами. Для колхозов нужен трактор, без трактора колхоз будет лишь одними пожеланиями, безлошадные колхозы разбегутся после первой посевной кампании.

Директор завода «Серп и молот» провел неожиданных гостей в цех конвейерной сборки борон.

Постышев после того, как начальник цеха стал показывать операции сборки, отвел в сторону Соловьева.

— Слушай, Соловьев, не пора ли начать разработку новой молотилки?

— Павел Петрович, этой довольны крестьяне. Золотую медаль на выставке в Анкаре получила.

— Хороша сегодня, плоха будет завтра, — усаживаясь на выбитую опоку и раскуривая папиросу, сказал Постышев.

— Выходит, молотилка для нашего завтра не годится? — насторожился Соловьев.

— Сейчас она делает девятьсот оборотов. Для единоличного сельского хозяйства эта молотилка — клад. Ее для уборки нескольких десятин хватит. А нам нужно будет обмолачивать в коллективных хозяйствах сотни, если не тысячи, гектаров. На заводе над такой молотилкой, которая бы имела производительность на двадцать — двадцать пять процентов больше, кто-нибудь думает? Есть конструкторы кто смог бы построить молотилку с машинным приводом?

— Есть молодой народ, без опыта.

— Так и не было на заводе конструктора с большим размахом?

— Был. По его эскизам и эту разработали. Карпенко некий.

— Умер?

— Для завода умер. После революции где-то на других заводах работал.

— С родимым пятном? — улыбнулся Постышев.

— На тачке его с завода вывезли за штрейкбрехерство.

— За штрейкбрехерство на тачке? Наверное, после этой поездки у него мозги проветрились. Ты, Соловьев, разыщи его и с ним загляни ко мне. А сейчас пойдем посмотрим, как работают автоматические литейные машины. Штейн там, в цеху? — спросил Постышев Соловьева. — Вот он расскажет, как они автоматизировали цех, сколько это стоило, какая выгода от этого получается. А пока мы до цеха дойдем, я вам одну историю расскажу, мне ее Валерий Иванович Межлаук передал. Оказывается, Феликс Эдмундович Дзержинский в 1922 году составил памятную записку об автоматизации советских машиностроительных заводов.

— Механизации, — поправил Зеленский, — оговорился ты, Павел Петрович.

— Я тоже так подумал, когда мне Валерий Иванович рассказывал о записке Дзержинского, что он оговорился, но записка-то все-таки об автоматизации, и на днях мне ее Межлаук переслал. Машинописную копию. Дзержинский прямо требовал от инженеров создавать машины, которые сами бы управляли процессом, автоматически. На социалистических заводах должна быть поточная техника. Без нее мы к коммунистическому производству не придем. В чьих-то воспоминаниях я читал, как Толстой увидел однажды, как рабочие бьют гранит для мостовой. Остановился и говорит своему спутнику: «Машины для набивки папирос изобрели, а машины для того, чтобы облегчить труд каменотесов, нет». Очень меткое замечание писателя. Ну, это, так сказать, отступление, а приехали мы сюда затем, чтобы в Краснозаводском районе и у товарища Кивгала начали работать над проектами конвейеризации и автоматизации цехов с серийным производством.

Из записок Барвннца
Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное