Читаем Постышев полностью

— Что ты, Андрейка, про культбригады, — прикрикнул на него кто-то, — тут хотя бы за деньги приехали наладить молотилку!

— А вы просили? — спросил Постышев. — Кого?

— Просили. Только говорят: «У вас теперь МТС и МТМ. Пусть они вам ладят».

— Кто же в тех МТС налаживать будет, если там ни литейщиков, ни токарей? Проволоки, чтобы заклепку сделать, не имею! — раздраженно стал доказывать Голобородько.

— Сколько у вас коммунистов в колхозе? — поинтересовался Постышев.

— Евмен Трофимович — раз, — загибая пальцы, начал считать Голобородько, — голова — два, пасечник — три. Ну, еще Андрейка кандидат партии.

— Я, товарищ Постышев, беспартийный, — поднялся пожилой черноватый колхозник, — может, и не имею права наводить критику на коммунистов?

— Кто вам это внушил? — сердито прервал его Постышев.

— Наш голова так и говорит, — продолжал пожилой черный колхозник: — «Вы — масса, а я — авангард. Меня партия послала, вы должны за мной идти, мне поручили вами руководить».

— А за ним не находишься!

— За ним только на рысаках угонишься!

— Сейчас по району мотается — меняет посевное зерно на овес, чтобы рысаков кормить.

В голосах колхозников звучало негодование, и презрение, и возмущение.

— Как ваша фамилия, товарищ? — спросил Постышев колхозника, рассказывавшего о председателе.

— Шульга, Евген Силыч, — ответил тот. — Можно мне все высказать до конца?

— Затем и приехал к вам, чтобы все высказали все до конца, — сказал Постышев, — все без утайки — и о вашем голове и о тех головах, что в районе и что у нас в округе. Больше партия их головотяпства терпеть не намерена. И говорить прошу все прямо. За критику никто в пидкуркульники — в подкулачники — не зачислит, а станет зачислять, пишите прямо мне. Если сумеете, приезжайте.

— Так вот, Павел Петрович, — продолжал Шульга, — получается, что за прилавком в магазине в районном центре больше коммунистов, чем у нас в колхозе… — он оборвал фразу, постоял, подумал, добавил: — Мы все от сердца сказали. Его нам досада жжет. За все досада. И за те машины, что без призора. И за тех коров, что стоят непоеные, некормленые. Разве вы видели, чтоб у хозяев коровы из года в год яловые были? — Шульга грузно сел и стал скручивать цигарку.

— Что же женщины не идут работать на фермы? — обратился к колхозникам Постышев. — Ведь у вас отлично работали. Я помню, Ганну Солонецкую премировали на областном совещании доярок. Слава о ней гремела по области.

— Славою, дорогие товарищи, не кормятся! — выскакивая откуда-то из-за спины Шульги, выкрикнул верткий лысоватый колхозник с рыжей редкой бородой. — Людям за работу платить нужно, а у нас труд палочкой отмечают.

— Ты, Петро, тех наслушался, которые на шляху наших жинок встречают! — прикрикнул на него Шульга и снова поднялся, загораживая собой вы ступавшего. — У нас, товарищ Постышев, богатеи, которых на выселки отправили, на шлях выходят, наших женщин встречают и начинают насмехаться: «Идите, идите работайте, там вам трудпалочек понаставят; потом будете ими усадьбу огораживать от ветра, чтоб не дуло». Вы скажите, як в других краях?. В Москве знают про то, что у нас происходит? У нас неудачный год. А как на Волге, на Кавказе?

— Спасибо, что откровенно говорили, — сказал Постышев, когда Шульга закончил. — Знают, товарищ Шульга. И в других областях не особенно важны дела. Особенно там, где стали заниматься только промышленностью. Евмен Трофимович прав, саженцам нужно внимание. И область Харьковская отстает не только потому, что был неудачный год, но и потому, что мы многое запустили. На пленуме Центрального Комитета в Москве правильно раскритиковали и Центральный Комитет Украины. Значит, и меня. Я ведь старый украинец. С вами работой сроднился. Теперь Центральный Комитет нам помощь оказывает. Слышали о политотделах? Знаете, зачем они организованы?

Не ожидая ответа, Постышев стал рассказывать о том, как организуются политотделы, кого подбирают в них, как Харьковский областной комитет партии намерен поднимать сельское хозяйство области и готовиться к севу.

<p>27</p>

Уже не первый час обходил Постышев цехи тракторного завода. Директор завода Брускин несколько раз предлагал Постышеву отдохнуть, но он, закончив обход очередного цеха, хотел знать, что делают в соседнем, направлялся в этот соседний и завязывал разговоры со станочниками, наладчиками, мастерами, интересовался обработкой деталей, слаженностью участков.

Со свойственной ему сдержанностью Постышев не проявлял своего настроения, но по вопросам, по тому, как он осматривал цехи, было видно, что он восхищен и этим инженерным созданием рабочего класса Харькова и всей страны и той работой, которую ведет коллектив тракторостроителей.

Где-то в инструментальном цехе его и Брускина застал гудок на обеденный перерыв.

— Вот и хорошо, пообедаем с инструментальщиками, — сказал Постышев — Веди в столовую, директор. Посмотрим, какой у тебя цех питания.

Они вошли в столовую, шумную, людную. За столами сидели инструментальщики, главным образом молодежь.

За большим столом сели Постышев с Брускиным.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное