– Понимаю. – Планк деликатно коснулся ее руки. – Не волнуйтесь о нем. Он в надежных руках. И возьмите на ресепшн визитку с номером моего сотового телефона. Если у вас появятся вопросы, можете звонить мне в любое время.
Эмма кивнула.
– Один вопрос у меня уже есть, – сказала она на ходу.
– Какой же?
– Отель.
– Да?
– Тот, в котором вы встретили моего мужа. Вы помните его название?
Глава 20
Эмма открыла рот и ждала, что почувствует вкус детства, как только снежинки опустятся ей на язык.
Но того знакомого ощущения так и не наступило.
Аромат зимы, запах ветра, вкус снега и все прочие впечатления, которые нельзя описать, а только пережить, и которые напоминают о первом катании на санках, об изнуряющих пеших походах в мокрых носках и падении с велосипеда, но также о приятной горячей ванне вечером, теплом молоке на подоконнике, в которое окунаешь печенье, одновременно наблюдая за тем, как муравьи утаскивают крошки разбросанной еды из кормушки для птиц, – ничего из этого Эмма не могла вспомнить.
Ей было просто холодно. Обратная дорога была долгой и утомительной, даже без санок, которые она оставила в ветеринарной практике. Она осторожно переставляла ноги на частично обледенелом тротуаре, прислушиваясь к хрусту под подошвами.
В первый декабрь, проведенный здесь, на Тойфельзе-аллее, Эмма еще думала, что поселок словно создан для Рождества. Маленькие уютные дома с толстыми свечами в окнах, вечнозеленые ели в палисадниках, которым достаточно одной гирлянды, чтобы выглядеть украшенными к Рождеству. Почти никаких машин, которые своим ревом нарушают атмосферу и которых нужно опасаться лисам, выбегающим из Груневальда на дорогу. Даже пожилые жители вписывались в эту картину. Дамы в фартуках а-ля «Госпожа Метелица» из сказки, возвращающиеся с тележками с рынка на Пройсен-аллее, седовласые мужчины в вельветовых брюках, которые с важным видом и трубкой во рту очищают дорожки от снега и от которых не удивишься в ответ на приветствие услышать «хо-хо-хо».
Но сейчас на улицах не было ни души, кроме одного подростка, которого родители, видимо, заставили посыпать подъездную дорожку песком.
Хотя бы что-то.
Эмма не вынесла, если бы ее остановил кто-то из соседей и втянул в разговор.
Эмма улыбнулась этому абсурдному внутреннему диалогу, а потом заплакала. Слезы текли по ее мокрому от снега лицу. Она дошла до угла, повернула направо, на свою улицу, а через несколько шагов, задыхаясь, схватилась за чей-то забор.
«Черт тебя побери, Эмма. Какая ты дура».
Она не могла, нет, не хотела поверить, в кого превратилась. Всего несколько месяцев назад у нее была успешная частная практика. Сегодня она не в состоянии справиться с простейшими будничными делами и пасует даже перед необходимостью пройти какие-то смешные сто метров.
«И все это лишь потому, что тогда я решила ночевать не дома».
Жалость к себе. Упреки. Самоубийство.
Эмма знала эту классическую триаду и солгала бы, если бы стала утверждать, что никогда не задумывалась о возможности последнего.
Это просто смешно, говорил ее разум.
Это неизбежно, отвечала часть человеческой системы, которая, по сути, определяет все решения и не поддается ни контролю, ни лечению, но которую легко поранить: душа.
Проблема психических заболеваний – в невозможности самодиагностики. Стремление понять, что происходит в голове твоего второго «я», обречено на такой же успех, как и попытка однорукого хирурга пришить себе кисть. Это просто не получится.
Эмма знала, что отреагировала слишком бурно. Что наверняка существует какая-то безобидная причина, почему ветеринар встретил Филиппа в отеле.
– Le Zen. Безвкусный азиатский дворец, просто китч, не находите?
И у загадочной посылки, вероятно, тоже есть до смешного простое объяснение.