Посылка для Анны

С каждым новым глотком чистого морского воздуха, запивая сладкий шоколад янтарным чаем, она чувствовала себя обновленной, словно само это место исцеляло ее давно забытые раны. Сила моря и потрясающая красота ландшафта позволяли ее сознанию расшириться, а решимости – расти. Анна чувствовала себя живой, полной сил, словно проснувшейся от тревожного сна. Приезд сюда оказался идеальным решением. Она доверилась интуиции и теперь получала дивиденды.

«Когда я вернусь домой, все будет иначе», – пообещала она себе.

Она собиралась постоять за себя, как уже поступила с Джульеттой, с подлым журналистом из «Дейли пост» и со своей матерью. Она собиралась снова обдумать идею о помощи малому бизнесу – может быть, даже сменить профессию. В раннем утреннем свете все казалось возможным.

– С добрым утром, – окликнул ее Джонас, спускаясь с прибрежной дюны с зажатой под мышкой потрепанной доской для серфинга. – Хорошо устроилась?

– Да, – улыбнулась ему Анна. – Как волны?

– Замечательно. – Он сдвинул дверь фургона, забросил доску внутрь и достал полотенце. – И просто необходимо, поверь мне на слово. Я месяцами мечтал о здешнем прибое.

– Ты часто сюда приезжаешь?

– Ага. Есть тут пара парней, моих знакомых по фрилансу, они тоже серфят, и мы по очереди катаемся сюда по выходным и между проектами. – Он вытер волосы полотенцем. – Лучшая в мире терапия. Тебе стоит попробовать.

Анна передала ему термос.

– Нет, спасибо. Мой брат еще с подросткового возраста влюбился в серфинг, а вот я всегда больше любила плавать. И сейчас, по правде говоря, мне достаточно одного только вида.

– Вид тут шикарный, правда? – Он улыбнулся ей поверх стальной кружки и сдул пар с чая. – Я много где был, но похожего места не существует. Годреви всегда зовет меня обратно. И я решил, что однажды здесь поселюсь, если с работой все сложится. Я не собираюсь обретаться в Лондоне до конца своих дней.

Он забрался в фургон и через несколько минут вылез оттуда в темно-синей толстовке с капюшоном и длинных шортах цвета хаки. Плюхнувшись на одеяло рядом с Анной, он передал ей бинокль.

– Я приметил стаю полярных крачек, нырявших у самого берега. Нацелься на кромку прибоя, и, может, ты успеешь их рассмотреть.

Анна направила бинокль к краю пляжа, туда, куда Джонас указывал пальцем, и рассматривала воду, пока не заметила крошечные белые точки, ныряющие и подпрыгивающие на волнах.

– Ух ты…

Она некоторое время следила за полетом морских птиц, а когда опустила бинокль, увидела, что Джонас улыбается, рассматривая ее.

– Нашел что-то смешное?

– Я люблю наблюдать за людьми, которые созерцают дикую природу. Я сам всегда реагирую так же, хоть это и моя работа. Может показаться, что рано или поздно надоест, но оно никогда не надоедает. В детстве моя семья каждый год отправлялась в Скарборо[38], и там я любил наблюдать за полярными крачками. Мы с отцом часами могли ими любоваться. Вот тогда, наверное, и возникла моя любовь к съемкам.

– Ты часто видишься с семьей? – спросила Анна. – Раньше ты мне о ней не рассказывал.

– Ага, мы собираемся вместе, когда есть возможность. Отец после смерти мамы женился второй раз и теперь большую часть времени живет в Испании, а моих братьев разбросало – Эдинбург, Йорк и Суссекс, – так что случаи, когда Раудоны собираются вместе, можно считать красными днями календаря. – Он улыбнулся. – И теперь я знаю, что ты не близка со своей мамой.

Анна мрачно улыбнулась. Она никогда не была близка с матерью и уже никогда не будет.

– Мы с Рори очень любим друг друга, так что хоть этого у меня не отнять.

– Семьи, да? Сложные случаи. – Он кивнул на море. – Проще смотреть, как эти птицы ныряют в море, чем пытаться понять некоторых людей, вот что я думаю.

Странно было шутить и смеяться с Джонасом, обсуждая родственников, но теперь, когда он видел ее мать в худшем из возможных проявлений, было уже не важно, что он подумает. И было приятно поговорить с ним о семье и прошлом. Словно смена места придала Анне – да и ему тоже – сил и смелости поделиться тем, о чем раньше умалчивалось.

– Отец чуть не отказался от меня, когда я заявил, что хочу стать оператором, – признался Джонас, пока они гуляли вдоль пляжа. – Это показалось странным. Мы всегда были с ним близки, и такая резкая перемена стала шоком.

– И что случилось?

– Я убедил его кулаками, – улыбнулся Джонас. – Да нет, я просто снял фильм о нем и о маме: к годовщине их свадьбы смонтировал старые пленки и разные свадебные фотографии. Сделал в виде документального фильма и усадил их обоих смотреть. В конце папа расплакался.

– Но, по крайней мере, ты сумел их убедить. А я в глубине души всегда знала, что мама никогда меня не примет, хотя большую часть детства и провела, пытаясь добиться ее внимания. И только теперь понимаю, что нет смысла надеяться на то, чего она физически не способна сделать. Она в состоянии видеть лишь свой маленький мирок, который вращается вокруг ее же эмоций и желаний. Она никогда не изменится.

Джонас подобрал гладкий плоский камешек и запустил его прыгать по набегающим на берег волнам.

– Она может измениться. Люди меняются.