Таня Тоболкина. Калининская обл., Кимрский район, Паскинская восьмилетняя школа».
Лена Сытина, Волгоград».
45
Тишка любил эти предвечерние часы, когда пламя в печке-лежанке уже вовсю гудело и когда плита накалялась до такой степени, что на неё можно было бросать тонкие, подсоленные с обеих сторон кружочки истекающей крахмальным соком картошки. Они мгновенно схватывались коричневым налётом загара, а Тишка, чтоб картофельные ломтики не обугливались, переворачивал их ножом, как оладьи на сковороде, и, не допекая, похрустывающими, жгущимися, один за другим отправлял в рот. Это было ни с чем не сравнимое наслаждение.
— Тишка, — не выдерживала мать, — ну что за дурная привычка? Надымил, будто в столовой. Неужели оголодал до такой степени, что и ужина не дождаться?
— Мамка, как ты не понимаешь… Вкусно же, — оправдывался, как всегда, Тишка, и, как всегда, отец заступался за него:
— Мать, а чего тут такого? Нравится человеку — пускай ест…
— Да ведь желудок испортит, сырую ест.
Отец смеялся:
— В сырой витаминов больше.
И Тишка был признателен ему за эту, хоть и пустячную, но поддержку.
Правда, в последнее время отец стал использовать «картофельные» часы для душещипательных бесед и экзаменов. То его ударит в разглагольствования о международной обстановке, то в наставления об охране границ, то в проверку Тишкиных познаний в области математики или русского языка.
Вот тогда Тишка быстрёхонько сворачивал свою кухню и убегал за водой к колодцу, а то ведь отца не переговоришь. Он закончил школу давно, но у него была цепкая память, она сохранила чуть ли не все правила из учебников, какие отцу доводилось держать в руках.
— А ну, Тишка, скажи, когда пишется разделительный твёрдый знак?
Тишка мучился и краснел, зная, что, если он ответит даже и правильно, отца это не остановит, он задаст новый вопрос.
— Так… Так… А какой падеж за каким стоит? Знаешь? Ну, начинаем проверку… Перечисляй… Именительный… Дальше?
— Родительный…
— Правильно. А за ним?
Услышав, что экзаменатор коснулся знакомой для неё темы, из кухни выскакивала мать.
Тишка, да просто же, — начинала она. — Я тебе стишок подскажу, ты сразу все падежи запомнишь.
Отец хмурился, что мать помешала ему, но та не обращала на него никакого внимания:
— Иван родил девчонку — велел тащить пелёнку… — радостно улыбаясь, сообщала она. — По первым буквам никогда не спутаешься: Иван — именительный, родил — родительный, девчонку — дательный…
— Брунда какая-то, — не соглашался отец. — «Иван родил девчонку». Да этого же не может быть… У нас жизненней был стишок… Иван родной, дай Ванюше табаку понюшать.
— Чего-чего? — вздымала мать руки к потолку. — По-ню-шать? Это что за слово такое?
— Да для рифмы же, — сердился отец. — Ванюша — понюшать… Главное-то в первых буквах…
— Ага, — торжествовала мать. — У тебя — в первых, а у меня, выходит, — в последних?
Меж ними начиналась незлобивая, лёгкая перебранка, и Тишка незамеченным выскальзывал на улицу.
— Иван родил девчонку — велел тащить пелёнку, — кричал он обрадованно, полной грудью вбирая в себя морозный воздух. В самом деле, с помощью стишка падежи запомнить нетрудно: именительный, родительный, дательный…
— Иван родной, дай Ванюше табаку понюшать…
Тоже всё очень просто. Но почему отец цепляется за слово «понюшать»? Ведь вполне можно зарифмовать и правильное:
— Иван родной, дай Ванюхе табаку понюхать…
Вот так-то. Тишка даже без помощи Люськи Киселёвой с рифмой справился. Как отцу-то не пришла в голову простая мысль «Ванюшу» переправить на «Ванюху»?