Потаенная девушка

Кэрол уже закончила обыск. Она садится на кровать Люси и наблюдает за мной.

– Быстро ты управилась, – говорю я.

Она пожимает плечами.

– Мы никогда ничего не найдем. Если Люси нам доверяет, она сама все расскажет. Если не доверяет, мы никогда не найдем то, что она хочет спрятать.

В последнее время я все чаще замечаю в заявлениях Кэрол подобный фатализм. Она словно устает, теряет решимость. Я постоянно ловлю себя на том, что пытаюсь разжечь в ней веру.

– Люси еще маленькая, – говорю я, – слишком маленькая, чтобы понимать, от чего ей придется отказаться ради лживых обещаний мертвых. Я знаю, тебе противно, что мы шпионим за ней, но мы хотим спасти ей жизнь.

Кэрол долго молча смотрит на меня, затем вздыхает и кивает.

Я проверяю файлы изображений на предмет наличия скрытой информации. Проверяю жесткий диск на ссылки на удаленные файлы, в которых могут содержаться секретные коды. Изучаю интернет-страницы, ища кодовые слова, предлагающие лживые обещания.

Наконец я облегченно вздыхаю. Люси чиста.

* * *

В последнее время мне совсем не нравится покидать Лоуэлл. Мир за нашим забором становится все более жестоким и опасным. В восточный Массачусетс вернулись медведи. С каждым годом лес все больше приближается к городской черте и становится гуще. Кое-кто утверждает, что видел в нем рыщущих волков.

Год назад мы с Брэдом Ли отправились в Бостон за запасными частями для городского электрогенератора, размещенного в здании бывшей мельницы у реки Мерримак. Мы захватили с собой ружья для защиты как от диких зверей, так и от вандалов, которые по-прежнему бродили по развалинам города, питаясь остатками консервов. Дорожное полотно Массачусетс-авеню за тридцать лет покрылось трещинами, из которых торчат трава и кусты. Суровые зимы Новой Англии, с обилием осадков и коварным разрушительным льдом, привели к тому, что от стен небоскребов откалываются куски; оставшиеся без окон бетонные коробки в отсутствие отопления и регулярного обслуживания разваливаются и покрываются ржавчиной.

Завернув в центре города за угол, мы наткнулись на двух бродяг, греющихся у костра, в котором они жгли книги и бумагу из соседнего книжного магазина. Даже вандалам нужно тепло, а еще, быть может, эти двое также получали наслаждение, уничтожая то, что осталось от цивилизации.

Они присели на корточки и зарычали на нас, но не двинулись с места, когда мы с Брэдом направили на них ружья. Мне запомнились их тощие ноги и руки, их грязные лица, налитые кровью глаза, полные страха и ненависти. Но больше всего мне врезались в память их сморщенные лица и седые волосы. «Даже вандалы старятся, – подумал я. – И у них нет детей».

Пятясь, мы с Брэдом осторожно отступили назад. Я рад, что нам не пришлось ни в кого стрелять.

* * *

В то лето, когда мне было восемь, а Лоре – одиннадцать, мы с родителями поехали на машине через Аризону, Нью-Мексико и Техас. Мы ехали по старым шоссе и проселочным дорогам – турне по монументальным красотам западных пустынь, полных вызывающих ностальгию опустевших городов-призраков.

Когда мы проезжали индейские резервации, мама хотела останавливаться у каждого придорожного магазинчика сувениров, чтобы полюбоваться местной керамикой. Мы с Лорой осторожно заходили внутрь, следя за тем, чтобы ничего не сломать.

Вернувшись в машину, мама протянула мне горшочек, который купила. Я крутил его в руках, изучая грубую белую поверхность, аккуратные черные геометрические узоры и четкое изображение сидящего на корточках игрока на флейте, с торчащими в голове перьями.

– Просто поразительно, правда? – сказала мама. – Этот горшочек сделан без гончарного круга. Женщина вылепила его руками, используя технику, которая многие поколения передавалась у них в семье. Она даже глину накопала в том самом месте, которым пользовалась ее прапрабабушка. Эта женщина поддерживает в живых древнюю традицию, образ жизни.

Внезапно горшочек у меня в руках показался очень тяжелым, словно я ощутил вес памяти многих поколений, сконцентрированных в нем.

– Это просто выдумка, чтобы торговля шла бойчее, – сказал папа, глядя на меня в зеркало заднего вида. – Но было бы еще грустнее, если бы это было правдой. Если человек делает что-то в точности так же, как и его предки, значит, его образ жизни мертв, он превратился в окаменевшие останки, в аттракцион для развлечения туристов.

– Женщина не притворялась, – возразила мама. – Ты не понимаешь, что в жизни по-настоящему важно, за что следует держаться. Человечество – это не только прогресс. Ты ничуть не лучше приверженцев Сингулярности!

– Пожалуйста, не спорьте! – взмолилась Лора. – Давайте просто остановимся в гостинице и посидим у бассейна.

* * *

Джек, сын Брэда Ли, стоит у двери. Несмотря на то что он уже несколько месяцев приходит к нам домой, Джек по-прежнему стесняется и чувствует себя неловко. Я знаю его с пеленок, как и всех детей в нашем городе. Их осталось так мало. В средней школе, разместившейся в бывшем доме Уислеров, всего двенадцать учеников.