Потаенная девушка

– Здравствуйте, – смущенно бормочет Джек, уставившись себе под ноги. – Нам с Люси нужно позаниматься, подготовиться к контрольной.

Я отхожу в сторону, пропуская его в комнату Люси. Мне не нужно напоминать ему правила: дверь в комнату остается открытой, по крайней мере три ноги из четырех постоянно на ковре. Я слышу невнятные голоса, изредка смех.

В этом ухаживании есть какая-то наивность, чего не было во времена моей молодости. Без нескончаемого потока циничной сексуальности из телевизора и интернета дети дольше остаются детьми.

* * *

К концу врачей осталось совсем мало. Те из нас, кто захотел остаться, собрались в небольшие сообщества, окружились повозками[49], защищаясь от банд грабителей, которые купались в плотских наслаждениях реального мира, покинутого Загруженными. Мне так и не довелось окончить колледж.

Мама болела несколько месяцев. Прикованная к постели, она проваливалась в бессознательное состояние и приходила в себя, накачанная таблетками, притупляющими боль. Мы по очереди сидели возле нее, держа ее за руку. В хорошие дни, когда у мамы бывали просветления, тема для разговоров была только одна.

– Нет, – хрипела мама, – вы должны обещать мне. Это очень важно. Я жила реальной жизнью и умру реальной смертью. Я не хочу, чтобы меня превратили в запись. Есть вещи похуже смерти.

– Если ты Загрузишься, – возражал папа, – у тебя по-прежнему будет шанс. Если ты попробуешь и тебе не понравится, твое сознание можно будет приостановить и даже стереть. Но без Загрузки ты уйдешь навсегда, и тогда уже поздно будет сожалеть и пытаться вернуться назад.

– Если я сделаю то, что вы хотите, – говорила мама, – я исчезну. Я никогда не смогу вернуться сюда, в реальный мир. Я не хочу, чтобы меня изображала горстка электронов.

– Пожалуйста, прекрати! – взмолилась Лора, обращаясь к отцу. – Ты делаешь маме больно. Ну почему ты не можешь оставить ее в покое?

Моменты просветления становились все более редкими.

И вот та ночь: я проснулся от звука хлопнувшей входной двери, выглянул в окно и увидел во дворе перед домом челнок, кое-как спустился по лестнице.

Маму отнесли в челнок на носилках. Папа стоял у двери серого челнока, размерами чуть больше микроавтобуса, с надписью «Вечность» на борту.

– Остановись! – крикнул я, перекрывая гул двигателей челнока.

– Времени нет, – сказал папа. Глаза у него были красными. Он не спал уже несколько дней. Как и все мы. – Необходимо сделать это сейчас, пока еще не слишком поздно. Я не хочу ее потерять!

Мы стали бороться. Папа схватил меня в охапку и повалил на землю.

– Решение принимает мама, а не ты! – кричал я ему в ухо.

Но он лишь крепче обнимал меня. Я отчаянно старался высвободиться.

– Лора, останови их!

– Перестаньте драться, вы оба! – Лора закрыла глаза рукой. – Мама этого не хотела бы!

Я возненавидел ее за то, что она говорила так, будто мамы уже не было в живых.

Дверь закрылась, и челнок поднялся в воздух.

* * *

Отец отправился на Шпицберген через два дня. Я так с ним больше и не говорил.

– Теперь я присоединюсь к маме, – заявил он. – Прилетай поскорее, как только сможешь.

– Ты убил ее! – гневно бросил я.

Отец вздрогнул, и я был этому рад.

* * *

Джек пригласил Люси на выпускной вечер. Я очень рад, что ребята решили его устроить. Это говорит о том, что они настроены всерьез сохранять и продолжать традиции, о которых слышали от своих родителей. Для них это легенды мира, о котором им известно только по старым видео и старым фотографиям.

Мы стараемся всеми силами сохранить все возможное из той жизни, что была до: ставим старые пьесы, читаем старые книги, отмечаем старые праздники, поем старые песни. К сожалению, от многого нам пришлось отказаться. Старые рецепты были приспособлены под новые ингредиенты, старые надежды и мечты усохли, чтобы поместиться в рамках сжавшихся горизонтов. Но лишения также сплотили нас, помогли крепче держаться за наши обычаи.

Люси хочет сама сшить себе платье. Кэрол предлагает ей сперва посмотреть ее платья.

– У меня осталось несколько выходных платьев еще с тех пор, когда мне было лишь немногим больше, чем тебе сейчас.

Люси это нисколько не интересует.

– Они все старые, – говорит она.

– Они классические, – возражаю я.

Но Люси непоколебима. Она распарывает свои старые платья, разрезает занавески, таскает скатерти и обменивается кусками материи с другими девочками: шелк, шифон, тафта, кружева, чистая хлопчатобумажная ткань. Люси листает старые журналы Кэрол в поисках вдохновения.

Шьет Люси гораздо лучше, чем Кэрол. Все дети владеют ремеслами, во времена моей молодости считавшимися пережитками прошлого: вязанием, работой по дереву, садоводством, охотой. Нам с Кэрол пришлось заново учиться всему этому по книгам, когда мы уже были взрослыми, приспосабливаясь к внезапно изменившемуся миру. Но что касается наших детей – это все, что они знают. Тут они чувствуют себя как рыба в воде.