Некоторое время они сидели молча. Ирен вспоминала, как часто сидела вот так со своими родителями. На вечеринках, во время еды, за игрой в карты. Сидела прямо, следя за своими манерами, не говоря почти ничего и даже не замечая этого, потому что ей
– Здесь произошло ужасное преступление, мама, – проговорила Ирен, дожевывая свой ломтик лимона.
– Ну, не настолько ужасное, чтобы ты утратила аппетит, как я вижу, – пошутила Айседора, пробуя придать разговору легкомысленное направление, однако ее попытка пропала втуне.
– Еда помогает мне спать, а без сна мне долго не продержаться, – проговорила Ирен ровным голосом.
– Тем не менее найти нового мужа тебе будет сложней, если ты позволишь себе растолстеть.
– У меня нет желания искать нового мужа.
– Не говори глупостей, Ирен. Что еще тебе остается?
– Вообще-то, я нужна здесь.
– Нужна? Но кому?
– Тем, кого напрямую коснулось убийство Алистера, мама. Нэнси Хадли и Картрайтам.
– Тетке мужа? А кто такие Картрайты? Ваши слуги? Я думала, ты отчаянно хочешь вырваться отсюда, вернуться в Лондон, к нам и к обществу.
Последнее было произнесено расстроенным, разочарованным голосом, как будто у матери имелось в запасе множество аргументов, которыми она так и не смогла воспользоваться.
– Я еще не обдумала все как следует, – проговорила Ирен. – Но теперь я знаю точно одно: с Лондоном покончено.
– Ну… – протянула Айседора, ее глаза расширились, и она сделала вдох, словно намереваясь добавить еще что-то, но промолчала, не в силах выбрать достойного продолжения. – Да уж, – сказала она в конце концов достаточно тихо, и Ирен поняла, что впервые в жизни выбила почву из-под ног матери.
– Во сколько отходит твой поезд на Лондон? Уверена, ты заранее рассчитала время своего возвращения, – сказала Ирен и получила грустное удовлетворение, увидев, как ее мать еще больше опешила.
Хилариус вез Ирен обратно на Усадебную ферму в молчании, не проявив ни малейшего любопытства в связи с изменением ее планов. Только когда они въехали во двор, он с поразительной проворностью слез с двуколки и подал ей руку, чтобы помочь сойти на землю. Такого жеста он никогда не позволял себе раньше.
– Спасибо, Хилариус, – поблагодарила Ирен, захваченная врасплох.
Прикосновение его руки вызвало странную боль в ее собственной. Он закивал.
– Мэм, – проговорил он после очередного кивка.
Затем все его внимание, как обычно, оказалось приковано к лошади. Ирен прислушалась к теперь уже знакомому гулу фабрики, к писку стрижей, чириканью воробьев, возне кур и свиней. Она стояла во дворе, вертела шляпу в руках, позволяя солнцу сушить ее влажные волосы, и чувствовала себя до странного непринужденно, почти свободно. Она попросила Клару налить ей лимонада, а потом прошла через дом на заднюю террасу, чтобы посидеть и подумать. Сквозь ткань юбки чувствовалось тепло деревянных планок сиденья. Ирен увидела Нэнси на церковном дворе, сидящую на скамейке, с которой открывался вид на семейный участок Хадли, а потом заметила в саду Джема, осторожно высвобождавшего одного из своих ручных хорьков, запутавшегося в бечевке. Зверьку это не нравилось, он изворачивался и брыкался. Затем она увидела Пудинг, поднимающуюся вверх по склону, девушка направлялась к задним воротам фермы. Лицо у нее раскраснелось, она шла быстрой походкой, едва ли не бегом, и, по всей видимости, была совсем не в ладу со своими длинными руками и ногами.
Ирен выпрямилась и приложила козырьком руку к глазам, чтобы лучше видеть. В одной руке Пудинг несла раскрытую книгу, белые страницы которой шевелились на ветру. К тому времени, когда девушка добралась до ворот сада, Ирен стало слышно, как та тяжело дышит. Пудинг взмахнула свободной рукой, завидев Ирен, затем помахала книгой и попыталась что-то сказать.
– Пудинг! Присядь, отдышись немного. В чем дело? – проговорила Ирен, но девушка, подойдя к столу, лишь покачала головой, наклонилась вперед и жадно втянула в легкие воздух.
– Я нашла, – пробормотала она наконец, все еще задыхаясь. – Это было как озарение. Я вдруг поняла, о чем говорили мамаша Таннер и Хилариус.