Потайной ход

— Нет, — возразил я. — И я не знаю, что вас всех интересует. Я простой адвокат. Питеркин слышал обо мне, и я дважды защищал его, но безуспешно. Послушайте, Элин, я даже не уберег его от тюрьмы. Он сел на долгих три года. Вы считаете, это основа для близких взаимоотношений, для большого доверия? Я так не считаю. Я не стал бы доверять Питеркину. Но я был его адвокатом и занимался его делами. Вот и все.

Ее глаза еще горели, но я уже не испытывал страха перед опасностью оказаться под их влиянием.

Некоторое время она сидела, пристально глядя на меня, потом сказала:

— Вы должны рассказать мне все добровольно. Это самый простой путь для меня и, конечно, для вас. — Она помолчала. — Если этого не сделаете, подумайте, что может произойти.

— Меня уже пытали.

— Еще нет. Потом будет инъекция. Укол, который заставит вас говорить, рассказать абсолютно все.

— Зачем же тогда теряете время?

— Лекарство может иметь неприятные побочные эффекты. И кроме того, против вас персонально мы ничего не имеем. Вы, в общем, не предатель. Вы тот, за кого себя выдаете, адвокат, у которого есть обязанности по отношению к клиентам. К несчастью, ваши обязанности привели вас к обладанию информацией, которая для нас важна.

— К несчастью?

— Для вас — да. Вам эта информация абсолютно без надобности, вы не сможете ее использовать.

Я решил рискнуть:

— Я могу продать ее. Немало тех, кто желает обладать ею. Возможно, устрою аукцион.

Ноздри ее раздулись.

— Что вы собираетесь продавать, мистер Клоуз?

— То, о чем я знаю.

— Тем не менее, вы утверждали, будто ничего не знаете. — Элин ухмыльнулась. — Я устрою небольшой перерыв, чтобы дать вам подумать. Вы пьете чай с лимоном?

* * *

Я угрюмо прихлебывал чай с лимоном, стараясь решить, что же мне делать. Я хоть прежде и чувствовал себя загнанным в угол, но не в такой, как этот, когда нет ни малейшей возможности спастись. Кроме всего прочего, я находился в подводной лодке, меня охраняла как минимум сотня человек из команды, и выход только один вверх по трапу — или на дно. Что я мог им сказать, ведь я сам почти ничего не знал. Мои сведения, что Питеркин украинец, три года назад побывал в Москве и привез оттуда керамические листья с непонятными словами на них, были им ни к чему. Для Элин это бессмыслица. Даже для меня с моим знанием Питеркина и Западной Австралии слова «тяни», «толкай» и «Олбани» не слишком много значили.

Я отхлебнул еще чая, озабоченный проблемой: если меня не станет, «великую тайну» я унесу с собой в могилу. И это означает, что и Сергей, и этот ужасный Руперт, и Элин, в данный момент не готовые списать «великую тайну» со счетов, пока не готовы разделаться со мной. Но рано или поздно, в один прекрасный день кто-либо из них может сказать: «Черт с ним, какой в нем прок?» — и ускорит мою смерть, чтобы никто другой не сумел узнать тайну.

Надо было принять решение и кому-то все рассказать. Единственным человеком, доступным мне в данный момент для беседы, была Элин Гундерссон. Тогда сначала нужно узнать все, что возможно, о ней.

— Я надеюсь, — сказала Элин, усевшись через несколько минут опять напротив меня, — что вы решили сотрудничать с нами.

— Я думал об этом, — ответил я. — Однако существуют некоторые «но».

— Какие?

— Представьте, например, что у меня есть алмаз. Вы приходите и говорите: отдай мне алмаз, потому что я твой друг и не хочу причинить тебе вреда, в противном случае мне придется применить силу. Первые два утверждения в таком случае бессмысленны. Вы мне не друг, пока не представите доказательств дружбы, а ваши утверждения, что не хотите причинить мне вреда, необоснованны. Реальность одна — угроза применить силу. Почему не хотите ничего объяснить мне?

— Что именно?

— Расскажите о себе.

Она коротко кивнула. Так красивые женщины кивают швейцару в отеле, когда хотят вызвать такси.

— Я советский офицер. Вот и все, что вам следует знать.

— Нет, — возразил я. — На чьей вы стороне?

— Не понимаю вопроса.

— Что вы думаете о перестройке?

— Это — официальная политика моей страны.

— А что вы думаете о Горбачеве и Ельцине? И кто вы — преданный товарищ или только законопослушны?

— И то и другое.

— А команда?

— На лодке есть капитан.

— Кому вы можете отдавать приказания?

Она пожала плечами.

— Это значит — вы офицер разведки.

Она еще раз пожала плечами.

— Держу пари, — сказал я, — что вы офицер ГРУ.

— А если и так, какое это имеет значение? — спросила Элин. — Вооруженные силы всех стран имеют разведку.

— Сергей, — сказал я, — из КГБ. По крайней мере, я так думаю. А у вас он под стражей. Ну, не смешно ли?

— Отщепенец, — отрезала она.

— Он мне таким не показался.

— Вряд ли о подобных делах вы много знаете.

— Я твердо убежден, что он считает себя и патриотом и прагматиком. Знаю, он хочет того, о чем думает. Объясните мне, — продолжил я, — если у меня есть что-то ценное и я передам или захочу передать это представителю вашей страны, оно попадет к вам или к Сергею?

— Ко мне.

— Сергей здесь, на борту. А я очень благоразумный человек. Он может присоединиться к нашим беседам?

— Я уже сказала, он — отщепенец.