Потанцуй со мной (СИ)

Когда случайно задеваю клаксон, прихожу в себя. Отстраняюсь и провожу рукой по волосам, чувствуя, насколько раскалённым стал мой лоб. Температура?

Какого хрена я творю?

Здесь, я — взрослый мужик и ответственность тоже на мне.

— Извини, я не должен был…

— До встречи, Константин Николаевич, — лукаво улыбнувшись, исчезает смутьянка.

Черт.

Черт, черт, черт.

Старый дебил.

Чертов похотливый кобель, не умеющий держать свой язык за зубами, а яйца в штанах!

Бью по рулю.

И еще раз.

Начерта мне проблемы?

Я ведь прекрасно знаю, как это бывает с маленькими романтичными дурочками, верующими в сказку, и ведомые юношеской влюбленностью, когда каждый раз новые чувства вспыхивают, как спички, и сотый раз ты считаешь их особенными и навсегда, когда веришь в истинные чувства и бросаешься в них с головой.

Маленьким девочкам нужен герой, прогулки под луной и слезливые мелодрамы, а не жесткий секс по выходным после рабочей недели.

Я сам был такой.

Мне тоже в двадцать сносило башку.

А сейчас мне 37 и мне не нужны проблемы, когда она начнет считать, что имеет на меня права. Я всё это знаю, так какого черта, Романов?

Укладываю голову на руль и шумно выдыхаю.

Пффф…

24. Юля

— Я бы тебе предложила отметить окончание зачетной недели, но это будет паскудством с моей стороны, — обмахивается зачеткой Рюмина. — Ну и жара.

Алка в курсе, что я порвала с Мотом, но не знает истинную причину, считая, что мы, как обычно поругались и временно разбежались. Она так же не знает про пощечину Матвея, про адскую ночь в изоляторе, про странные сообщения с неизвестного номера, про Адвоката и о том, чем на самом деле болен Свирский. Возможно, ребята из группы и догадываются, но тактично об этом умалчивают.

— Чему радоваться — то? Зачетная неделя закончилась, а экзамены начинаются, — недовольно высказываюсь я.

Во вторник у меня специальность, а через неделю ненавистный теоретический экзамен по классике у Смелковского, а следом за ним — практический. И гадать не надо, что ржавый козел постарается сделать на теории всё, чтобы не допустить меня до практики.

— А за ними целое лето! — Алка поигрывает бровями. Я ее радости не разделяю, и подруга это легко замечает. — Ну ты чего, Сурок? Из-за Мота, да? Да помиритесь еще, не грусти, малышка, — трогает за плечо.

Помириться с ним — это последнее, о чем я думаю. Вернее, я даже в мыслях не предполагаю такой сценарий. Я для себя сделала выводы и решение мое окончательное.

Последние два дня вся моя голова занята одним несгибаемым титаном. Мои губы до сих пор помнят наш поцелуй в машине, грубость его рук и настойчивость языка. Между нами определенно что-то происходит. Пугающее притяжение настолько очевидно, что я не собираюсь ему сопротивляться, а он убегает. Спасает и исчезает, как чертов Человек-паук. Только он не понимает, что в его липкой паутине мне нравится, мне там комфортно и безопасно. Его извинения и сожаления — хуже удара. За такие поцелуи не извиняются. Если Романов решил, что тем самым обидел меня, то он-полный кретин. И я не позволю ему решать за нас двоих только потому, что он старше.

Сопротивление бесполезно, Константин Николаевич! Прячьте свое удостоверение, оно вам больше не поможет!

— Всё нормально, Ал, — пытаюсь улыбнуться. — Какие планы на вечер?

— Сегодня суббота, — пожимает плечами и хитро подмигивает. — Подцеплю какого-нибудь красавчика, ты ж меня знаешь.

Ох, еще как знаю! Алка не заскучает.

— Будь аккуратней, — желаю подруге, хотя ей и не требуется, потому что у Рюминой все в порядке с контролем и головой, в отличие от меня.

— Пока, Сурок, — обнимает меня Рюмина и направляется к своему скутеру. Жаль, что сегодня нам не по пути.

***

До вечера я слоняюсь по квартире бесцельно. Несколько раз пытаюсь сесть за конспекты, но тщетно. Буквы сливаются, мысли путаются, память отказывается запоминать.

Я всячески гоню прочь навязчивые воспоминания, но они доводят до дрожи, когда в очередной раз подкидывают картинки затуманенных удовольствием глаз Романова в машине, или широких плеч, обтянутых белой рубашкой, на танцевальном паркете.

Раздражаюсь и иду в свою комнату, собираясь навести порядок с вещами в шкафу: сменить теплые вещи на летние. Беспорядочно швыряю вешалки на кровать, пока не цепляюсь за пиджак, из-под которого выглядывает толстовка.

— Да что б тебя, Романов! — злюсь я.

Обе вещи до сих пор пропитаны им. Я их не стирала. Не смогла. И даже моя сладкая парфюмированная вода не может перебить устойчивый, тяжелый запах Романова.

Сейчас мне кажется его аромат повсюду, во всей моей спальне: будоражит, закручивает, манит. Подношу толстовку к носу и вдыхаю, наполняя легкие его мускусным запахом мужчины.

Что он сейчас делает? Чем занят? С кем?

Хватаю телефон и ищу в списке контактов его номер, который когда-то украла.

Одиннадцать цифр мозолят глаза, а у меня нет ни единой причины ему позвонить.

Что я ему скажу?