Потанцуй со мной (СИ)

— Твою мать, — чертыхается Романов и встает перед лицом, обхватывая мои плечи. Заглядывает в глаза, но, уверенна, ничего в них не видит, кроме кромешного ужаса.

Не знаю, откуда во мне берутся силы, но я со всей яростью отталкиваю Романова и смотрю на две сгорбившиеся фигуры, направляющиеся по главной дороге к входу в изолятор.

Родители Матвея…

— Юль, я прошу тебя, пойдем, — пытается дозваться до меня Костя, но я ничего и никого не вижу, кроме мужчины, обнимающего свою жену за плечи…

Они идут медленно, словно каждый шаг им даётся с неистовой болью… Голова Ирины Владимировны покрыта черной косынкой и опущена к земле, а в руке носовой платок, который она прижимает к лицу. Мужчина ведет ее бережно, тихонько что-то нашептывая и поглаживая по плечу, но женщина останавливается и с криком взрывается истерикой. Она плачет так, что я чувствую удушье… мне не хватает воздуха…вокруг меня точно по центрифуге вращаются здания и помещения, Костя, кирпичная стена…Голова кружится, а к горлу подступает тошнота.

Я ощущаю в себе всю горечь и боль родителей Матвея. В мире ничего нет страшнее, чем потерять ребенка. Каким бы Матвей не был, он прежде всего сын…единственный сын… И становится совершенно не важным кто ты: депутат, президент, дворник или продавец в магазине — боль по силе одна. Все равны перед ней.

Мое тело пронизывает та самая колючая проволока над нашими головами, и я уже готова броситься к ногам несчастной женщины и молить у нее прощения.

— Юль, Юля, родная, успокойся, — прижимает к себе Романов, когда я дергаюсь в сторону Свирских. — Его не вернуть, слышишь. Ты не виновата, — вжимает в себя, а меня начинает трясти. Я не чувствую рук, всё мое тело словно под анестезией. Я бьюсь в судорожном припадке, получая болезненные удары током. Я долго держалась, но больше не могу. Кусаюсь, царапаюсь и бью кулаками Романова по гуди.

— Тише. Тише, моя хорошая, — убаюкивает меня, ласкает глубоким баритоном. — Тш-ш, — тихо шипит в ушко. — Родная, на территории нельзя долго находиться. Пошли в машину.

Истерика сотрясает тело. Хватаю воздух, но он настолько сухой и горячий, что мне его недостаточно. Внизу живота неприятно тянет и каменеет. Костя усаживает меня в машину, пристегивает и отрывает окна настежь. Предлагает воды, но я ничего не хочу. Поджимаю кончики пальцев на ногах, потому что боль внизу живота становится нестерпимой. Мы едем по грунтовой проселочной дороге и от каждой кочки и несильного толчка боль пронизывает сильнее, отдавая в поясницу.

— Кость, мне плохо, — хватаюсь одной рукой за рукоятку двери, а вторую прикладываю к животу.

— Что? Что такое? — Романов переводит внимание с дороги на меня.

— Я не знаю. У меня болит живот.

Костя опускает взгляд вниз к животу и на глазах бледнеет.

— Твою мать…

*ИВС — Изолятор временного содержания, специальное помещение отделения полиции, которое предназначено для содержания задержанных лиц.

49. Константин

В моей жизни есть два эпизода, которые я буду до конца своего существования вспоминать с холодящим душу ужасом, но самое страшное в этом то, что оба эти события произошли в течение одной недели. Первое, когда наемный ублюдок угрожал мне дочерью и второе сейчас, когда в приёмном отделении клинической больницы мою Смутьянку увозили от меня на каталке с подозрением на угрозу выкидыша.

Блть.

Выкидыш.

Для меня это что-то из области паранормального и выходящего за рамки понимания. Я только могу подозревать, что это хреново. Это пиздц, как хреново.

Я топчусь по приёмнику вместе с разбитой рожей бомжа, тощим стариком на инвалидной коляске и молодым пацаном с перевязанной бинтом ногой, из-под которого сочится кровь. Возможно, я скоро стану четвертым в их компании, когда рухну прямо здесь на глянцевый пол, потому что моя голова начинает невыносимо кружиться, вращая белые халаты, носилки и надпись регистратуры с космической скоростью.

Вылетаю на улицу и делаю глубокий вдох. Но мне мало. Жадно глотаю воздух, который рядом с входом пропитан специфическим больничным запахом. Отхожу дальше и падаю на побеленную свежей краской скамью. Наблюдаю за конвейером скорых, которые беспрерывно подвозят к дверям больных.

Я не знаю, что делать. Возможно, впервые я не знаю, что мне делать. Моя жизнь стала похожей на самый страшный в мире аттракцион с четырёхкратным превышением ускорения собственного падения и ощущением абсолютной невесомости, когда тебе некуда деться, а все твои потуги смешны и бессмысленны.

Выкидыш.

Это слово всеми своими значениями само по себе — ничто без понятия «беременности».

Что я чувствую, когда осознаю, что моя Хулиганка может быть беременной?