Потапов, «двойка»!

Вот парень, который стоит у стены,
Который надел не по росту штаны,
Которые лихо заправил в ботинки,
Которые в среду купил он на рынке,
Который построили в дальнем районе,
В который я езжу на автофургоне,
Который сейчас я заправлю бензином
На бензоколонке за тем магазином,
Где старый знакомый стоит у стены
И громко клянёт не по росту штаны.

Борец за права человека

Время от времени Лёхины родители принимались за воспитание сына. Обычно это случалось после родительского собрания или когда Лёха приносил «двойку». Но на этот раз гром грянул среди ясного неба. До окончания четверти оставалось ещё целых две недели. Казалось бы, радуйся жизни и дай радоваться другим. Ан нет! Папа ни с того ни с сего воспылал желанием посмотреть дневник сына. Нельзя сказать, что положение у Лёхи было катастрофическим, но и похвастаться было нечем.

Дневник выглядел настоящим ветераном. Он был засаленным и потрёпанным, как бестселлер с библиотечной полки.

Листая страницы, папа заметно мрачнел.

— Так-так. Сплошные «трояки», а по русскому «двойка».

Его тон не предвещал ничего хорошего.

— Я «двойку» исправил, — вставил Лёха.

— Всё равно. Хватит балбесничать. Скоро четвертные контрольные. Пора браться за ум. Вот тебе упражнения. Пока не сделаешь, на улицу не пойдёшь.

Щедрой рукой папа галочками отметил нужные задания.

— Ты что? Это же за неделю не переписать! — ужаснулся Лёха.

— Ничего. У тебя два дня впереди. За выходные управишься. Не грех иногда и напрячься, — безжалостно сказал отец, а мама подхватила:

— И так сколько гулял! Конец четверти на носу, а он и не чешется.

Лёха глянул в окно. Весна набирала силу, и всё живое стремилось к солнцу. В такую погоду запереть его дома было бесчеловечно. Лёха трепыхнулся было, чтобы донести до отца эту мысль, но хмурый родитель даже слушать не стал. Помилования ждать не приходилось.

После завтрака родители отправились по магазинам, а Лёха остался дома корпеть над ненавистными упражнениями. Когда за ним по обыкновению забежал Женька, Лёха тяжело вздохнул:

— Меня гулять не пускают. Говорят: контрольные на носу. Ну ты же моих знаешь.

Он с досадой махнул рукой.

— Что ж, ты так и просидишь все выходные, как последний дуралей? — спросил Женька.

— Можно подумать, у меня есть выбор, — угрюмо огрызнулся Лёха.

— Выбор есть у каждого, — философски заметил Женька и добавил: — Ты своих предков совсем распустил. Их воспитывать надо.

— Ну и сказанул! Как же, воспитаешь их! — фыркнул Лёха.

— Воспитать можно кого угодно, только для этого сначала надо самому стать личностью, — твердо сказал Женька.

— Ха! Да мои родители какую угодно личность в бараний рог согнут и не заметят, — возразил Лёха.

— Это потому что ты бесхарактерный.

Подобное заявление задело Лёху не на шутку. Легко Женьке говорить, когда ему ещё ни разу не запретили выходить на улицу.

— Никакой я не бесхарактерный, — насупился он.

— Это мы сейчас проверим. Вот скажи, кто ты такой?

— В каком смысле?

— В самом прямом.

— Ну, пацан.

— А ещё?

— Ученик.

— А ещё?

— Ну, Потапов Лёха. Чего пристал?

— А то, что это без характера ты Лёха. А с характером ты уже не Лёха.

— А кто же я тогда, по-твоему, Пушкин, что ли? — усмехнулся Лёха.

— Ты — узник. Жертва родительского деспотизма.

— Чего-о??? — вытаращился Лёха.

— «Вскормлённый в неволе орёл молодой», — продекламировал Женька, — вот ты кто. Понятно?

На Лёхином челе отразилась усиленная работа мысли. Он медленно переварил сказанное, а потом решительно заявил:

— Да моему отцу хоть ястреб. Пока упражнения не напишу, гулянья мне не видать.

— Это потому, что ты сам в себе личность не чувствуешь. Ты должен заявить о себе во всеуслышание.

— Орать, что ли, что я личность?

— Балда ты. «Орать», — передразнил друга Женька. — Заявлять о себе надо. Что делают узники, чтобы привлечь к себе внимание?

— А я почём знаю? — пожал плечами Лёха.

— Объявляют голодовку — вот что, — со знанием дела сказал Женька.

— Ты думаешь, поможет? — неуверенно спросил Лёха.

— Факт. Объяви голодовку и выстави свои требования, чтобы твои права не попирали.

— В смысле, чтоб гулять отпустили?

— Ну да. Прикинь, ты день не ешь, другой. А на третий…

— Налопаюсь. Что же мне, и в понедельник голодным ходить?

— Ты, Лёха, мозг-то напряги. Я тебе дело советую, а ты всё портишь. Ты же должен их в перспективе воспитывать.

— Это как? — не понял Лёха.

— На будущее. Вот увидишь, на третий день родительское сердце дрогнет. И тогда проси, чего хочешь. Стоит только пригрозить, что объявишь голодовку, и они станут как шёлковые. Средство проверенное.

Перспектива выглядела заманчиво, но Лёху беспокоило одно обстоятельство:

— А вдруг я проголодаюсь?

— Наешься впрок, чтобы надолго хватило. Вон верблюд раз в три месяца ест — и ничего, — посоветовал Женька.