Потемкин

В августе 1787 г. рейс-эфенди вызывал русского посла в Стамбуле Якова Булгакова и в ультимативной форме потребовал выдать бежавшего в Россию молдавского господаря Маврокордато; признать имеретинского царя Ираклия II турецким подданным; отозвать русских консулов из Ясс, Бухареста и Александрии, а турецких допустить во все российские гавани и торговые города в Северном Причерноморье. Российский дипломат, сидевший некогда вместе с Потемкиным на одной скамье в Московском университете и на долгие годы сохранивший с ним приятельские отношения, решительно отверг ультиматум турецкого правительства. 5 августа его арестовали и заключили в знаменитый Семибашенный замок. Опытный Булгаков сообщил в столицу: «Сколь ни скоро меня схватили, успел я скрыть наиважнейшие бумаги, цифры (шифры для кодировки донесений. — Н.Б.), архиву моего времени, дорогие вещи и прочее. Казна также в целости, хотя и не велика». События развивались стремительно. Следуя внушениям английского, прусского и шведского министров, визирь Оттоманской Порты 13 августа 1787 г. объявил войну России. Это случилось спустя всего несколько месяцев после блистательного путешествия Екатерины на территорию некогда принадлежавших Турции земель и рождения мифа о «потемкинских деревнях».

По словам А.А. Безбородко, в чьем ведении находились вопросы внешней политики, Российская империя была готова к ожидаемой схватке: «у нас все готово и готовее, чем в 1768 году». Для России это была седьмая за сто лет война за выход к Черному морю. Григорий Потемкин был назначен командующим Екатеринославской армией, граф П.А. Румянцев-Задунайский — Украинской. Тяжелый груз ответственности за жизни сотен и тысяч людей, территориальную целостность Российской империи, наконец, за престиж страны на мировой арене лег на плечи светлейшего. 21 августа он пишет Екатерине: «Война объявлена… Я в крайности. Полки с квартер подойти скоро не смогут. В Херсоне страшное число больных. В Крыму тоже довольно. Кораблей выведенных — защитить на Лимане трудно. Бог один в силах подать помощь. Транспорты все хлебные станут. Естли бы моя жизнь могла удовлетворить всему, то я бы ее отдал. Прикажите делать большой рекрутский набор и прибавлять двойное число в оставшие полки в России. Трудно нашим держаться, пока какая помощь прибудет». Вдогонку с курьером в столицу летит еще одно письмо о проблемах на юге, в армии; светлейший опять настойчиво говорит о большом рекрутском наборе и жалуется на очень плохое самочувствие. «Я насилу хожу, после болезни слаб еще был, — заканчивает Потемкин послание к Екатерине, — а теперь лихорадка начинает показываться. Матушка, прости, не могу больше писать». Кому было вернее знать, готова ли Россия к ожидаемой войне, сановнику в столице или Потемкину на месте? Может быть, ему не хватало месяца, двух, полгода? А возможно, светлейший — человек сомневающийся, остро ощущающий свою небывалую ответственность, чувствующий упадок сил после болезни и бесконечной, непрерывной работы. Даже великие деятели имеют право на чувства, страхи и переживания. Образ человека складывается из многих фрагментов, он не может и не должен быть только хорошим, не обладающим недостатками, активным и деятельным. Человек прошлого и человек настоящего разный, многогранный, и именно это прекрасно. Долгие годы, оглядываясь в свое прошлое, мы видели образы или гениев, или антигероев. Черное и белое, без полутонов. Теперь мы можем узнать настоящих, не придуманных людей прошедших столетий, которые порой вершили судьбы людей, а порой были игрушкой в чужих руках. Жизнь Потемкина — не фантасмагория. Он действительно любил, страдал, воевал, размышлял, сомневался, проводил веселые вечера за богатым столом и долгие дни в решении насущных проблем. Он жил.