Если отцовство Потемкина можно считать неоспоримо доказанным, то с именем матери возникает много вопросов. Конечно, кажется вполне естественным назвать Екатерину II матерью девушки, и полное отсутствие материалов о ней среди личных бумаг императрицы оправдать устоявшимся мнением о недостаточном внимании государыни к своим детям. Однако тезис этот можно легко опровергнуть многочисленными документами, относящимися к сыну Екатерины от графа Г.Г. Орлова Алексею Бобринскому. Судьбе мальчика императрица посвящала много времени: было устроено его материальное положение, общественный статус, воспитание, образование; во время заграничного путешествия Екатерина поручила юношу заботам и вниманию своего верного корреспондента энциклопедиста Ф.-М. Гримма. Наконец, по вступлении на престол Павел признал Алексея Бобринского своим братом. В отношении дочери от законного, хотя и тайного, мужа нет ничего.
Трудно однозначно утверждать, что Екатерина была матерью Елизаветы Темкиной, или так же категорично опровергать эту версию без достаточных документальных данных. Наверно, когда-нибудь возможно будет по крупицам собрать мозаику жизни этой знатной по рождению, но во многом несчастной женщины, превратить историографический миф в реальность.
Возникает вопрос: если не Екатерина II мать Елизаветы Калагеорги, то кто? Можно предположить, что девочка родилась не в 1775 г., а позже, и тогда матерью могла стать Варвара Энгельгардт. А если довериться истории о том, что все сестры состояли в «гареме» светлейшего, то родить могла любая из них. Среди бумаг Потемкина сохранилось несколько записочек от неизвестных женщин, не оставляющих сомнений в том, что они были любовницами князя, следовательно, могли стать матерью его ребенка. Это даже более реально, поскольку девочку отдали на воспитание Самойлову, а не кому-то из семейства Энгельгардт, и ее имя не фигурировало в решении вопросов наследства как одно из доказательств привязанности Потемкина к детям от сестры Марфы.
Вполне вероятно, что Елизавета родилась в 1777–1779 гг. Именно тогда у Потемкина было несколько любовных связей, и одна из женщин, адресовавшая столь пылкие послания красавцу-фавориту, могла стать матерью девочки:
«Как вы провели ночь, мой милый; желаю, чтобы для Вас она была покойнее, нежели для меня: я не могла глаз сомкнуть. Теперь я перед Вами вся и сама не знаю, почему мысль о Вас — единственная, которая меня одушевляет; но, сказать ли? я Вами не довольна. Вы казались таким рассеянным; что-то такое есть, что Вас занимает. При первом посещении Вашем Вы выказали более удовольствия видеть меня. Знаю, что вечером Вы не были у императрицы, что Вы захворали…»
«Я только что проснулась, и мне подали присланные Вами цветы, премного Вам обязана, сердце мое! Желаю, чтобы здоровье Ваше поправилось, чтобы я могла видеть Вас веселым и счастливым, каким видела Вас во сне нынешнюю ночь: Вы были так любезны, казалось, любите меня от всего сердца. Прощайте, расстаюсь с Вами; муж мой прийдет сейчас ко мне. А когда же Вы что-нибудь сделаете для моего сына? Я желала бы, чтобы он был в Вашем Новотроицком полку».
«…Матинька, когда я Вас увижу, моя жизнь! Завтра неделя, что я не видала тебя, душенька. Пожалуйста, заезжай когда-нибудь ко мне, мне бы хотелось всякую минуту быть с тобой; все бы тебя целовала, да тебе надоела…»
«…Целую Вас тридцать миллионов раз с ежеминутно возрастающей нежностью; пальчики и беленькия ножки целую в мыслях. Матинька, очень я тебя люблю, друг мой сердечный…»
Светлейшего любили женщины. Статный красавец, лицо которого не портил ослепший глаз, могущественный вельможа не мог не вызывать интереса и страстных чувств. Потемкин же обожал общество женщин, и его любовные интриги превращались в легенды. О приключениях князя в военном лагере в годы второй Русско-турецкой войны ходило множество анекдотов. Княгиня П.Ю. Гагарина рассказала историю, случившуюся с ней в Яссах в 1790 г. Потемкин стал ухаживать за княгиней, это при том, что в ставке уже была Прасковья Андреевна — супруга Павла Потемкина, ее также зачислили в список любовниц светлейшего и еще несколько дам. Ожидалось прибытие турецких уполномоченных, и князь, шутя, обещал Гагариной (она была беременна) собрать «конгресс» в ее спальне. Она вспоминала, что однажды Потемкин даже схватил ее за талию, за что она при многочисленном обществе дала ему со всего размаху пощечину. Все ахнули. Взбешенный князь ушел в кабинет, гости ожидали катастрофы. Не прошло и четверти часа, как Потемкин вернулся и, поцеловав руку княгини, преподнес ей изящную бонбоньерку в знак примирения.