Потемкин

Город был построен Фалеевым, в соответствии с точными и исчерпывающими указаниями Потемкина. В меморандуме, содержавшем 21 пункт, князь повелевал перевести в Николаев из Херсона штаб флота, построить военную школу на 300 человек, заложить церковь на доходы от местных питейных заведений, заново отлить треснувший колокол Межигорского монастыря, добавив в него меди, построить новый монастырь, возделывать землю «по английской методе, какой обучены в Англии помощники профессора Ливанова», поставить больницы и богадельни для инвалидов, построить порт, отделать фонтаны мрамором, устроить турецкую баню и адмиралтейство — и учредить городской совет и полицию.

Удивительно, что на эти вспышки творческой активности Потемкина Фалеев отвечал столь же энергичными действиями и скоро рапортовал об исполнении. Первым делом, разумеется, сооружались верфи. Город строили крестьяне, солдаты и пленные турки: в 1789 году работали 2500 человек. Светлейший требовал от него беречь силы работников и ежедневно выдавать им горячее вино.

К октябрю Фалеев докладывал, что на земляные работы потребуется не больше месяца, а девять каменных и пять деревянных казарм уже готовы. В 1791 году из Херсона в Николаев были переведены главные судостроительные верфи.^[508] Первый фрегат сошел с николаевских доков при жизни Потемкина; дворец его был почти окончен.

Посетившая Николаев четыре года спустя Мария Гатри записала, что город имеет 100 тысяч жителей, «замечательно длинные, широкие, прямые улицы» и «красивые общественные здания».^[509] Планировка идеально расположенного города сохранилась до наших дней, хотя немногие из построек потемкинского времени уцелели. Верфи, заложенные 200 лет назад, работают на том же месте.

В 1789 году был взят турецкий форт Хаджибей — будущая Одесса. Мгновенно оценив стратегическое значение крепости, Потемкин приказал взорвать старые стены, сам выбрал место для порта и жилых построек и велел немедленно начать строительство.

Когда Потемкин умер, работы уже велись, хотя формально город основан тремя годами позже его протеже, испанцем Хосе де Рибасом. Умный, энергичный и деловой, Рибас всегда находился вблизи Потемкина — строил его корабли, командовал его флотом или добывал ему любовниц, — вместе с Поповым и Фалеевым он был одним из главных помощников светлейшего. Порт, который Екатерина назвала в честь Одессоса — древнегреческого города, находившегося, как считалось, неподалеку, — стал одной из жемчужин потемкинского наследия.^[510]

«Доношу, что первый корабль спустится «Слава Екатерины», — восторженно сообщал Потемкин императрице 1 июня 1783 года из Херсона, — позвольте мне дать сие наименование, которое я берусь оправдать и в случае действительном». Во славу Екатерины назывались города, корабли и полки. Императрица просила быть осторожнее и не давать кораблям слишком громких названий, «чтобы слишком громкое не сделалось тяжким и чтобы не было слишком трудно соответствовать этому назначению [...] лучше быть, чем казаться и вовсе не быть». Но Потемкин игнорировал ее предостережения и в сентябре рапортовал, что шестидесятишестипушечный корабль, названный в честь государыни, спущен на воду.^[511]

Князь имел все основания для гордости — корабли с несколькими рядами пушек, целые плавучие крепости, были самым мощным морским оружием XVIII века, эквивалентом сегодняшних авианосцев. 26 июня 1786 года Екатерина выдала Потемкину на начало строительства военных кораблей 2,4 миллиона. Создание целого флота таких судов современные историки справедливо сравнивают с сегодняшними космическими программами. Враги Потемкина, однако, утверждали, что корабли то ли не существуют вовсе, то ли были построены из гнилого леса. Это чистая ложь. Например, Пол Кери, внимательно наблюдавший заходом строительства, видел спущенными на воду тридцати- и сорокапушечные фрегаты, три шестидесятишестипушечных корабля были «изрядно продвинуты», да еще заложено четыре новых киля. С херсонских стапелей сходили не только казенные суда; Фалеев строил свои, торговые. В Глубокой пристани, в 35 верстах в сторону моря, уже стояло семь готовых фрегатов, от двадцати четырех до тридцати двух пушек. Миранда, опытный воин и непредвзятый наблюдатель, отмечал, что корабли сделаны из великолепной древесины. «Конструкция показалась мне точной копией английской, а корабли гораздо лучше наших и французских».^[512]

Миранда видел собственными глазами то, о чем говорил, тогда как европейские и русские хулители Потемкина охотно верили любым слухам. На постройку флота шел тот же самый лес, из которого делались военные суда англичан. Более того, работами руководили талантливые моряки и инженеры — Николай Мордвинов и Николай Корсаков, обучавшиеся морскому делу в Англии. «Я никогда не встречала иностранцев, так похожих на англичан, как Мордвинов и Корсаков», — восхищалась одна из путешественниц.^[513]