Потемкин

«Жизнь моя, душа общая со мной! — писал он ей. — Как мне изъяснить словами мою к тебе любовь, когда меня влечет непонятная к тебе сила, и потому я заключаю, что наши души сродные. Нет минуты, чтобы то, моя небесная красота, выходило у меня из мысли; сердце мое чувствует, как ты в нем присутствуешь [...] Ты дар Божий для меня [...] Моя любовь не безумной пылкостью означается, как бы буйное пьянство, но наполнена непрерывным нежнейшим чувствованием [...] Из твоих прелестей неописанных состоят мой экстаз, в котором я вижу тебя живо пред собой [...] Я тебе истину говорю, что только тогда существую, как вижу тебя, а мысли о тебе всегда заочно, тем только покоен. Ты не думай, чтоб сему одна красота твоя была побуждением или бы страсть моя к тебе возбуждалась необыкновенным пламенем; нет, душа, она следствием прилежного испытания твоего сердца и от тайной силы, и некоторой сродной наклонности, что симпатией называют. Рассматривая тебя, я нашел в тебе ангела, изображающего мою душу. Итак, ты — я; ты нераздельна со мной, я весел — когда ты весела, и сыт, когда сыта ты».^[879]

Влюбившись, Потемкин готов был ради предмета своей страсти на все. В марте и апреле 1790 года он приказал Фалееву переименовать в честь своей возлюбленной два судна. «Алмазы и драгоценности с четырех концов света оттеняли ее прелести». Когда она хотела новых украшений, полковник Боур мчался в Париж; когда ей не хватало духов, майор Ламздорф летел во Флоренцию.^[880]

Вот список покупок, сделанных во время одной из таких поездок, для Прасковьи Потемкиной или другой «султанши», в июле 1790 года. Курьером был майор Ламздорф. Когда он прибыл в Париж, русскому поел анику барону Симолияу пришлось бросить все дела. «Я посвятил все время выполнению дел, которые ваша светлость пожелала осуществить в Париже и помогал ему собственным советом и советами одной знакомой мне дамы [...] Мы приобрели только произведения последней моды:

Платья от модистки мадемуазель Госфит — 14333 ливров

платья от Анри Дерейе — 9488 ливров

отрез муслина из Индии, с вышивкой шелком и серебром (Анри Дерейе) — 2400 ливров

мадам Плюмфер — 724 ливров

продавцу рубинов — 1224 ливров

цветочнице — 826 ливров

за 4 корсета — 255 ливров

за 72 пары бальных туфель—446 ливров

вышивальщице за 12 пар бальных туфель — 288 ливров

за пару серег — 132 ливра

за 6 дюжин пар чулок — 648 ливров

рубины — 248 ливров

газ — 858 ливров

упаковщику Боке — 1200 ливров».^[881]

Впрочем, курьеры отправлялись в Европу не только за платьями и деликатесами, но и собирали информацию для светлейшего.

Путешествие, во время которого были сделаны перечисленные выше покупки, стоило 44 тысячи ливров — примерно 2 тысячи фунтов стерлингов, — в то время, когда английский дворянин мог безбедно жить на 300 фунтов в течение года, а последняя сумма превышала годовое жалование русского фельдмаршала (7 тысяч рублей).

Такие поездки совершались довольно часто. Даже барону Гримму Потемкин посылал списки необходимых ему музыкальных инструментов, географических карт или женских платьев. Платить по счетам, однако, светлейший не спешил (так, в декабре 1788 года отчаявшийся Симолин взывал к Безбородко, умоляя его добиться уплаты Потемкиным счета за покупки на 32 тысячи ливров).^[882]

Суммы, которые он тратил, подсчитать невозможно. Он был «невероятно богат и одновременно беден, — писал о нем де Линь. — Вместо того, чтобы регулярно платить по счетам, он предпочитал расточать и раздавать деньги». Массон констатировал: «Потемкин, правда, заимствовал деньги непосредственно из государственной казны, но он немало расходовал на нужды империи и был не только любовником Екатерины, но и великим правителем России». А Пушкин в цикле анекдотов «Table Talk» записал такой: «Потемкин послал однажды адъютанта взять из казенного места 100 ООО рублей. Чиновники не осмелились отпустить эту сумму без письменного вида Потемкин на другой стороне их отношения своеручно приписал: дать, е... м...».^[883]

Говорили, что Екатерина приказала своему казначею рассматривать требования Потемкина как ее собственные, но это не совсем так. Нам неизвестно ни одного случая, когда Екатерина отказала бы Потемкину в просьбе о деньгах — и все же он должен был о них просить. Через его руки проходили огромные суммы на строительство городов и флота, на содержание армий, но легенды о растратах им казенных денег не подтверждаются документами, показывающими, как финансовые потоки, с одобрения императрицы, двигались, через генерал-прокурора Вяземского к Потемкину, потом к его помощникам, Фалееву, Попову или Цейтлину, к конкретным полкам и верфям. Некоторые суммы вовсе не доходили до светлейшего, а интересоваться небольшими деньгами он считал ниже своего достоинства, и Вяземский жаловался императрице, что не получает полного отчета. Однако скажем еще раз: не делая большой разницы между собственным и казенным кошельком, он часто тратил собственные средства на государственные надобности — часто в связи с тем, что требуемые деньги поступали из казны с большими задержками.