Потенциальные монстры

Она любила читать, но отнюдь не то, что было покрыто кружевом романтизма и наивности, не любовные похождения французских королей и не надрывные трагедии разбитых сердец. Она, скорее, была их тех, кого интересовала более рациональная сторона вещей. Нет, ей не казалось, что современные убийства имеют хоть что-то общее с Шекспировскими пьесами. Лидия могла бы найти объяснение даже необъяснимому, чем нередко помогала Сони в реальных расследованиях. Он вдруг раскраснелся, подумав о ней и о том, как она отреагировала бы на теорию детектива Пайна.

– Может, пойдём и поговорим с женихами? – Сони перевёл взгляд с фото на Риччи. Его глаза излучали столько понимания, что ему в очередной раз захотелось представить Риччи своим сыном, которого у него никогда не было.

Все трое встали и направились к двери. Риччи впереди, Пайн за ним, Сони шествие. Эмброуз явно вёл их к комнате допросов под номером один. Что ж, если начинать, то с самого начала. Образ Лидии всё ещё не выходил у Сони из головы, как будто ей вдруг вздумалось стать его невидимой напарницей.

– Это обычное дело, – едва не сказал он, – тебе совершенно не о чем беспокоиться.

Но, подумав об этом, содрогнулся. Дурная примета. В ту ночь доктор тоже сказал, что ему не о чем беспокоиться, что ему стоит съездить домой и немного отдохнуть. «Не о чем беспокоиться» всего за считанные минуты превратилось в «не о ком беспокоиться».

Когда Лидия была жива, стыдно признаться, но Сони представлял её мертвой, представлял этот самый день и многие другие. После её смерти он проделывал тот же трюк, только наоборот. Невинные фантазии, отличавшиеся лишь тем, что первым суждено было однажды сбыться. Вторым – никогда.

За пару секунд до того, как Риччи повернул ручку серой двери, Сони услышал собственный голос будто со стороны:

– Что бы это дело ни готовило, тебе, и правда, не о чем беспокоиться, потому что больше нечего терять.

Джемма

4

Меня воспитывали вне веры. Мы с отцом не ходили в церковь по воскресеньям, не молились перед едой и не носили крестиков на шее. Я даже не знала, крестили меня или нет. В детстве, пока у меня ещё было желание разговаривать с отцом, я не задумывалась о таких вещах. Сейчас это уже кажется бессмысленным.

– Здравствуй, папа. Мы с тобой не виделись столько лет! Но я тут заскочила спросить, крестили меня или нет?

Даже если у меня окончательно поедет крыша, и я заговорю об этом, он не скажет правды. Так у нас заведено – я спрашиваю, он врёт. Наверное, психотерапевт Селены от части права насчёт родителей. Отец научил меня врать. Это стало получаться само собой, незаметно. Как в день смерти Спуки. Я ведь не рассказала ему о своём сочинении. И потом не рассказала, что не спала ночами не из-за дурацких призраков в шкафу, а из-за мыслей о том, что убила свою собаку. Я сохранила его кожаный ошейник с маленьким колокольчиком. Сидела на скамейке, теребила его в руках и думала о Спуки. Он сейчас на небе, окружённый другими мёртвыми собаками, и каждая из них рассказывает о своей жизни:

– Меня очень любили и вкусно кормили, – говорит один пёс.

– А меня каждый день чесали за ухом, – говорит второй.

– А меня убила моя хозяйка, – говорит Спуки, опустив морду и роняя собачьи слёзы.

Со временем чувство вины прошло, а воспоминание о смерти Спуки превратилось в серое пятно – несчастный случай. Маленькие девочки в испытании психической устойчивости надирают задницы спецам из группы SWAT. Они горюют, вытирают сопливые носы, а уже на следующий день выпекают с мамочками шоколадные капкейки для школьной ярмарки. А ещё маленькие девочки очень быстро взрослеют и влюбляются. Тогда им становится окончательно плевать на мёртвых собак.