Потерянная долина

– Когда нас заперли в этой долине, отец постарался изгладить из моей памяти эти слабые семена образования. Мне не оставили ни одной книги; ни Викториан, ни Гильйом, ни служители и поверенные Филемона не хотели нарушать его распоряжений. Казалось, я был осужден на совершенное невежество. Но этот самый излишек строгости и спас меня. Прежде всего из чувства противоречия, а позднее вследствие неопределенной мысли о важности образования я старался припомнить уроки моей гувернантки: любой клочок бумаги, надпись на какой-нибудь гравюре служили предметом моих терпеливых изысканий. Через несколько лет бдительность моего отца ослабела. Совершенно уверенный в успехе предпринятых усилий, он перестал подсматривать за мной, и я свободно мог предаться своей жажде к учению. Отец, как ты уже мог заметить, обладает обширными познаниями; он приказал привезти сюда огромное количество книг... По этим-то книгам я и узнавал мир, которого был лишен. Скрываясь в глубине этого грота, я провел много дней, думая над непонятными фразами, непонятными, быть может, для меня одного. При всем том я приобрел довольно определенное понятие о человеческом обществе, о его стремлениях, о его нуждах, о его обязанностях. Без сомнения, общение с людьми из этого мира изменило бы многие мои убеждения, исправило бы много ложных понятий, но и таков, каков я теперь, я горжусь собой, когда думаю, чем бы мог быть!

– Ты прав, Лизандр! – сказал Арман. – И, должно быть, ты находил большое удовольствие для себя в этих уединенных занятиях?

– Удовольствие, ты говоришь? – повторил молодой человек. – Так действительно должно было быть, друг мой, но этого не было... Мне часто приходило на ум, что отец был прав, отказывая нам в этом роковом знании, которое пробуждает желания, но не дает счастья. Если бы я, как Неморин, жил в совершенном неведении о том, что существует за этими скалами, я не был бы жертвой этих жгучих желаний, которые не дают мне покоя ни днем, ни ночью. Довольствуясь тем, чтобы жить и умереть здесь, в мире и изобилии, я был бы покорен распоряжениям отца; моя жизнь протекала бы спокойно и светло, как ручей струится по песку. Но вместо того я постоянно говорил себе, что при некоторой доле разума, воли и мужества, коими наделило меня небо, я мог бы играть в обществе значительную роль, мог бы быть полезен мне подобным, заслужить их похвалы и признательность. Сколько раз, Арман, на этой самой скамье я перечитывал книги великих людей, мудрецов и мыслителей, публицистов и поэтов, которых чтит Европа, и завидовал их благородному назначению! Сколько раз я думал о том, что из глубины этой безвестной долины мог бы вырваться и совершить какое-нибудь великое дело! Сознание своей бесполезности, своей слабости не дает мне покоя. Когда я думаю о смешном костюме, в который одет, об этих унизительных занятиях, на которые осужден, то начинаю презирать себя. Все здесь мне не нравится, все тяготит, я страдаю, я сохну и говорю себе, что должен или бежать отсюда, или умереть!

Эти последние слова были произнесены с жаром, свидетельствующим о непоколебимой решимости. Вернейль слушал с глубоким вниманием.

– Это тяжелые и грустные мысли, мой дорогой Лизандр, – наконец сказал он, – и ты смотришь сквозь призму иллюзий на человечество, которое знаешь только по книгам. Оно не стоит, поверь мне, того, что ты утратил бы, удалившись отсюда... Что может быть приятнее жизни, чуждой всяких волнений, в этой прекрасной долине, перед лицом великолепной природы, среди семейных радостей?

Лизандр покачал головою.

– Скорее ты, Арман, предаешься иллюзиям, но для тебя еще не прошло очарование первого впечатления, а любовь к Галатее придает этим местам прелесть, которой они сами по себе не имеют... Годы, проведенные в темнице, такой веселой, какой она кажется с первого взгляда, длинны, очень длинны!

– Ты, возможно, прав, – произнес Вернейль, подумав с минуту, тем более что не одному тебе из живущих здесь это существование стало невыносимо... Ну что ж! Лизандр, скажи, ты ждешь от меня, чтобы я помог тебе бежать из Потерянной Долины, не правда ли?

– Ты не совсем угадал, – ответил Лизандр со слабой улыбкой. – Ты забываешь, Арман, что я привык рассчитывать только на себя... Я не все время, проведенное здесь, посвятил учению, – прибавил он таинственным тоном, – моя рука не более была в праздности, чем голова. Несмотря на усилия моего отца сделать эту долину недоступной, несмотря на непоколебимую верность его служителей я теперь пленник добровольный. Завтра, сегодня вечером, через час я могу, если захочу, быть на свободе, за оградой Потерянной Долины.

И так как Арман смотрел на него с изумлением, то он продолжал, указывая пальцем на соседние вершины: