Потерянная долина

– Один скромный человек. Живет он всего в четверти лье от деревни, но в таком месте, которого никому не найти, кроме здешних жителей. Думают, что он француз, потому что очень хорошо говорит на вашем языке, и католического вероисповедания. Быть может, он и принял бы участие в соотечественнике. Но его странный характер не позволяет рассчитывать на это с уверенностью.

– Откуда же у него эти странности?

– Бог его знает, сударь. У этого человека таинственные привычки: часто пропадает из своего жилища на несколько дней, и никто не знает, куда он уходит. Несмотря на то, он так добр, обязателен, милостив...

– Отец! – испуганно прервала пастора девушка, запирая дверь. – Вот идут солдаты.

– Моя сабля!.. – вскричал офицер.

Пастор вырвал у него оружие.

– Что вы затеваете, мсье? Сопротивление в подобном случае было бы безумием... Ну, теперь медлить нечего, идите за мной.

– Куда же?

– В жилище господина Гильйома, того лица, о котором я вам только что говорил. Но погодите, надо предпринять некоторые предосторожности...

Он набросил на плечи капитана короткий, черный плащ, чтобы скрыть его мундир, а на голову надел шляпу с широкими полями, возвратил ему саблю, посоветовав не употреблять ее в дело ни в каком случае. Потом отворил заднюю дверь, ведшую в небольшой цветущий сад, и попросил гостя подождать тут, пока он проверит, нет ли кого-нибудь на дороге.

Капитан остался наедине с хорошенькой Клодиной.

– Мадемуазель, – сказал он с изысканной любезностью, – как выразить вам мою признательность за ваше участие в моей судьбе? Верьте, что и без этого воспоминание о такой прекрасной, такой грациозной особе осталось бы навсегда в моей памяти.

Он забыл, что прекрасная швейцарка почти ни слова не понимает по-французски. Она стояла неподвижно, с опущенными глазами. Поняв свою ошибку, капитан обхватил талию Клодины здоровой рукой и дважды поцеловал щечку.

Через минуту возвратился старик.

– Идем, идем, – сказал он, – пока не поздно...

– Я готов, – сказал капитан.

Он раскланялся с Клодиной, еще не успевшей опомниться от его последнего комплимента, и, закутавшись в плащ, отправился вслед за пастором.

Миновав сад, они вышли через решетчатую калитку на тропинку, которая, извиваясь между одиноких скал и кустарников, вела в горы.

Пастор вел за собой своего спутника, не говоря ни слова. Вскоре позади послышались крики австрийских солдат, беспорядочные выстрелы и неистовые удары в ворота домов.

– Ну, – произнес капитан с иронией, оглянувшись на деревню, – нельзя сказать, что ваши друзья немцы дают знать о себе с изысканной вежливостью. Я тем более ценю благородное чувство, побудившее вас оставить свой дом при таких обстоятельствах, чтобы послужить проводником для несчастного беглеца.

– О, нам недалеко идти, и если господин Гильйом будет мало-мальски сговорчив, я вовремя успею вернуться к моему семейству... Но вы пригнитесь, мсье, – прибавил пастор с беспокойством. – Эта часть дороги, к несчастью, открыта, и нас могут увидеть из деревни. Смотрите, вон на краю дороги стоит австрийский майор... Он заметил нас. Пригнитесь, я вам говорю! Дай Бог, нас примут за служителей церкви, испуганных той суматохой и оставивших свою паству в минуту опасности, потому что, увы! во многих христианских общинах довольно дурно расположены к духовенству... Да, да, я угадал, офицер удаляется со смехом. Да простит ему Бог недостаток христианской любви, если его ошибка спасает нас!

К счастью, в этом месте тропинка спускалась вниз, и деревня скрылась из вида. Земля здесь была покрыта грудами камней, среди которых тропинка образовывала тысячу извилин. Впереди возвышались отвесные скалы, громоздившиеся одна на другой, и горы, не слишком высокие, но недоступные. Никакой шум не проникал в это мирное убежище из равнины, уже заполненной солдатами. Только журчание потока, которого, однако, не видно было – так глубоко было его ложе, – и пение дроздов нарушали безмолвие.

– Честное слово, здесь преудобное место для засады, – сказал капитан с видом знатока, – но вам нет нужды идти далее, мой дорогой проводник. Здесь мне нечего бояться, укажите только дорожку, по которой мне идти, и вернитесь поскорее в Розенталь, потому что, я вижу, вы очень беспокоитесь о своем семействе.

– Я не думаю, что опасность для них была так велика, – ответил старик, – но, хотя дом господина Гильйома не очень далеко отсюда, одному вам будет трудно отыскать его.

– Значит, этот человек, к которому мы идем, имеет очень важные причины скрываться?

– Не знаю. Может быть, господин Гильйом – одна из тех растерзанных душ, которые после долгих страданий ищут уединения... Так как он не очень общителен, то и составляет предмет множества догадок. Говорят, он очень богат, раздает обильные милостыни... Во всяком случае, его не беспокоят и оставляют жить, как ему угодно.

– Он живет один?

– Насколько мне известно, у него нет ни родственников, ни слуг.

– Все это очень оригинально, и в какой-нибудь другой стране вывели бы на чистую воду аферы вашего Гильйома... А как давно живет он в этом кантоне?

– Около пятнадцати лет.