Потерянная принцесса

– А теперь ступай готовиться к походу, в коий надлежит выступить не позже чем через три дня, от этого считая. Отныне, брат, не задерживаю тебя.

Покидая резиденцию магистра, Лютгер уже знал, каких ратников он отберет для этой миссии. Точнее, о десяти из них знал. Восемь полубратьев и двое боевых кнехтов, все из разных копий.

Не всякий орденский ратник умеет держаться в седле на восточный манер, но за эту десятку он мог поручиться. Сам видел. С места битвы все они ехали на тартарских лошадках, а у тех седла на сарацинские похожи – с невысокими луками и короткими стременами.

Арбалетчик из копья покойного мессира де Тьерри не во власти Ордена, к тому же в этом походе конные арбалетчики – губительная помеха. И Мархог тоже мирянин, так что третьим рыцарем ему не быть.

Да и не шла речь о третьем рыцаре.

Ну, пусть юноша продолжит свой род. Даром что он провел ночь на черной кошме, ему это не помеха: уж его-то предки никогда не считали, что вылупились из яйца священной цапли…

* * *

Степь ложилась коням под ноги, невесомыми волнами накатывала ветер, будто передергивая травяной шкурой, как лошадь, которую тревожат слепни. Жила.

Кто-то из тюрок, сидя в седле боком и закинув ногу поверх передней луки, наигрывал немудреную мелодию на простеньком эль-уде [14] с меньшим количеством струн, чем Лютгеру прежде доводилось видеть.

Проскакал в отдалении дозорный; вдруг, развернувшись, мгновенно наложил стрелу на тетиву и выстрелил куда-то в заросли близ вершины холма: казалось, именно в заросли, в кустистое сплетение ветвей, где ничего живого не виделось, – однако там пискнуло. Подъехав, свесился с коня и подобрал пронзенного стрелой зайчишку. К седлу у него уже два таких было приторочено. Вот уж кого посадка с упором в короткие стремена не утомляла вовсе, он и за добычей нагнулся почти на полном скаку, свободно удерживая поводья.

Лютгер к этой манере езды приноровился вскоре: несколько лет не доводилось, но за пару дней тело все вспомнило, а эти дни они ехали по безопасным землям.

Вообще-то его не очень радовали такие охотничьи подвиги дозорных. У них иная задача. Даже в пределах земель, контролируемых Орденом. А эти земли уже остались позади.

– Не волнуйся, – с усмешкой произнес Гюндуз-оглы, беззвучно появляясь рядом: поступь его коня была так мягка, что, казалось, тот на кошачьих лапах ступает. – Сюда же мы доехали…

– А сколько вас было, почтенный, когда вы из своего Турана выезжали? – не согласился Лютгер.

– Тоже верно…

Впрочем, старик так и не сказал, со сколькими воинами он отправился в путь из Турана. Что именно он предложил Ордену и чего ждал от него взамен, тоже не сказал. Лютгер, разумеется, и не спрашивал: раз уж сам магистр пожелал оставить это в тайне…

Тронул коня шпорой, выехал на гребень, чтоб своими глазами окрестность увидеть. При других обстоятельствах поостерегся бы вот так на фоне неба показываться, но дозорные-зайцестрелы уже столько раз это проделали, что если кто выслеживал их отряд – давно знал все.

Долго ехал так, присматривался. Когда впереди потянулась новая цепь холмов, спустился ниже. Дозорные к тому времени уже убавили прыть, так что теперь у них был шанс остаться незамеченными.

Теперь наверх выглядывал лишь в распадках, густо закрытых кустарником. Зайцы там резвились в десяти шагах от него, не остерегаясь, а однажды даже молоденькая газель на открытое пространство вышла, глянула безбоязненно. Между прочим, зря она не боялась: в юности дротиком он косулю и на тридцати шагах мог уметить.

Мудры орденские законы, воспрещающие охоту иначе, как сугубо для пропитания. Отвлечение всех духовных сил это, проклятый азарт, растрата мирского достояния. Только начни – и не остановиться: соколы с сокольничими, собачьи своры с псарями и доезжачими, особые охотничьи кони… охотничьи замки и дворцы… Все светские владыки впали в это искушение, ни один не устоял.

Лютгер с трудом заставил себя убрать руку с древка сулицы.

Вечером добытых зайцев испекут на золе, но это лакомство, услада, а не спасение от голода. Припасов у них с собой вдосталь: рядом со всадниками семенят крепконогие мулы под вьюками.

Очень далеко, в соседней долине, поднималась к небу тонкая струйка кострового дыма. Там, возможно, пастухи остановились, но даже если кто иной – оттуда не уследить за этой долиной. Пока мы костры тут жечь не начнем, во всяком случае. А мы до ночи не начнем.

Почти так же далеко открывается солончак, бесплодная земля. Там, на краю зрения, медленный, растянутый хвост едкой пыли. Должно быть, торговый караван путь торит: конные предпочли бы обойти, но нагруженному верблюду это бо`льшая тягость, чем соленой пылью дышать. Этим тоже, кроме них самих, никто не нужен. Скорее они сами нас стали бы опасаться, окажись поближе.

– Брисмилла рахмон… – чуть слышно донеслось снизу.