Потерянная принцесса

– Да что же тут удивительного? Личных средств он не имеет, родни нет, хозяйства тоже, если козы не считать, а прихожане щедростью не отличаются, даже искренне верующие. И вынужден наш пастырь соблюдать поневоле все посты.

– И вы его не поддерживаете?

– Он не позволяет себя поддерживать. Дары для церкви – пожалуйста. Но не для него самого.

– Мало похоже на смирение клирика, – заметил Лютгер. – По-моему, в этом больше рыцарской гордости!

– Да, – со странным выражением лица сказал эн Альберик. – На клирика мало похоже… В общем, вы остаетесь моим гостем, а что поселил я вас на дворе, не обессудьте: здесь-то у нас тесновато, отдельного покоя для гостей нету.

Разумеется, ни о каком переселении Лютгер со священником не договаривался, просто хотел испытать искренность радушия капитана, и вот – пришлось в который раз устыдиться своей подозрительности.

– Не стоит беспокойства, мессен, я всем доволен, право!

– Вот и славно, – удовлетворенно кивнул капитан, допил свой кубок и встал из-за стола. – А теперь, с вашего позволения, я вас покину. Полдневный зной клонит ко сну… Советую и вам отдохнуть.

– Благодарю, но я предпочел бы сразу взяться за донесение. Где я могу взять…

– Чернила, перо и прочее? Извольте, все есть, у меня наверху. Сейчас вам доставят!

Мальчик-слуга, солдатский сын, с натугой водрузил на стол увесистый ларец и исчез. Оглянувшись, Лютгер едва разглядел его в тени за камином: тот улегся на лоскутный коврик и мгновенно уснул. В ларце действительно нашелся полный набор принадлежностей: пенал с перьями, стопка бумаги, бронзовая чернильница, палочка красного воска и даже моток тонкого шнура.

Наступил диктуемый солнцем час закрытых ставен и сладкой дремы. Но рыцарь фон Варен сидел один в сонной тишине, страдая под монотонное жужжание ленивых мух над каждым словом. Не потому, что был так уж непривычен к рукописанию, но впервые в его жизни слова, ложившиеся на шероховатый лист, становились предвестием судьбы сразу многих людей, простецов, не ведающих, что творят.

Сто с лишним мужчин и женщин. А дети? Эти уж точно ничего не ведают ни о вере истинной, ни о злостных заблуждениях. Их нужно наставлять, а не карать, но что с ними будет, если их родители окажутся подсудными?

Даже если большинство отречется от ереси – судебное расследование может продлиться на неопределенный срок, а дети, оставшиеся без попечения взрослых, долго не протянут…

«…начальник гарнизона, его семейство и подчиненные в исполнении долга неукоснительно тверды, равно как и служитель здешней церкви, однако последний молод и не в силах оказать должное влияние на поселян…»

А дальше? Пастухи и пряхи, скорее всего, предпочтут назваться католиками, лишь бы сберечь свою жизнь. Но не все… Лютгер вспомнил, каков был Имберт во дни невольных странствий. Жизненные испытания наверняка еще сильнее укрепили его убеждение в том, что мир – владения злого духа. Сюрлетта же, чувствительная душа, видимо, не устояла перед убедительностью его речей. Они откажутся отречься от своих догматов и предпочтут взойти на костер. Долго ли проживет после этого странная девочка Валенса?

«…местные жители красноречием в беседах с чужаками не отличаются, посему, есть ли среди них проповедники еретические, моим скудным разумением постичь не могу. Возможно, они приходят и уходят, но господин капитан де Трес-Фонтс строго надзирает за окрестностями, и маловероятно, чтобы кто-то мог незамеченным пробраться в селение – ежели только не спрячут его сторонники от чужих глаз…»

Лютгер поморщился, допил залпом свой кубок с водой, как бы запивая неприятный вкус. Он не привык лгать. И сам не понимал, почему сейчас прямо не назвал имя человека, который не был ему ни родичем, ни братом по оружию, – так, случайным попутчиком.

«…Соответственно, не смея принимать решение, уповаю на вашу мудрость и осведомленность. Однако прошу учесть, что брать под стражу здесь, в Монталье, даже тех, кто наиболее подозрителен на предмет ереси, было бы неосмотрительно, поскольку родственные связи в селении сильнее велений веры, и при первых же признаках опасности подозреваемых предупредят и помогут скрыться, а при отправке задержанных под конвоем могут напасть из засады в пути. Прямых доказательств сего не имею, но весь мой ранее приобретенный опыт подсказывает, что подобные действия возможны и вероятны».

Пальцы сводило от непривычного усилия. Лютгер отер пот со лба и вывел обязательную формулу заключения:

«В замке Монталья собственноручно писано мною, Лютгером из Варена.

О содержании сего письма никто, кроме меня, не осведомлен. За неимением собственной печати скрепляю оное печатью капитана де Трес-Фонтс».

Лютгер отер перо тряпочкой, закрыл чернильницу, уложил все, чем пользовался, обратно в ларец, сверху положил свернутый в трубку, обвязанный шнуром и запечатанный листок и захлопнул крышку.

Неторопливые шаги на винтовой лестнице возвестили, что капитан уже отдохнул. Собаки лишь лениво пошевелили ушами, мальчик выскочил из уголка, всем своим видом изъявляя готовность услужить.