Потерянная принцесса

– Долго ли догадаться… Утолив свое желание, задушил бы ее и бросил здесь же в кусты? И что дальше? Или позволил бы ей вернуться ко всем, чтобы завтра, как ни в чем не бывало, нам по-прежнему следовать далее вместе, общим путем?

– Не все ли тебе равно? У тебя, брат, на каждый вопрос есть по два ответа – давай, выбирай любой, какой больше по вкусу!

На сей раз Бруно действительно плюнул – прямо в воду. И Лютгер едва сумел удержать руку, потому что живой ручей в полупустыне – драгоценность, вода его священна даже здесь, много ниже места, где люди берут ее для своих основных надобностей, потому тут можно и ополоснуться, и белье постирать… Но не плевать. Такому уважению к воде в Святой земле быстро обучаешься, соревнуясь с кочевниками-бедуинами.

На то у Бруно и был расчет. Он искал смерти, жаждал ее. И Лютгер, поняв это, убрал меч в ножны.

– Препояшись, брат.

– Даже вот так? – фон Хельдрунген был искренне удивлен. – Не боишься?

– Глупости говоришь. Тебе не хуже моего известно, сколь строго наш устав отвергает поединки.

На самом деле бояться было нечего по иным причинам: устав уставом, но чтобы полностью на него при таких обстоятельствах положиться, совсем наивным надо быть… а такой хворью фон Варен не страдал. Если уж на то пошло, плотское соитие орденским братьям тоже было воспрещено строжайше, даже не сопровождайся оно насилием.

Тут другое.

Верхом, в полном рыцарском облачении, они оказались бы друг другу равны, у Бруно могли даже преимущества появиться – зависит от лошади, от крепости оказавшегося в руках древка и прочих малых непредсказуемостей. При схождении пешими, но опять-таки в полном рыцарском облачении, о преимуществах речь идти не могла уже… но кое-какие шансы сохранялись: тут тоже очень многое зависит от надежности и подгонки этого снаряжения, всех деталей тяжелой брони. Однако сейчас, без брони вовсе, к Лютгеру просто подступа бы не было, начни они игру клинков. Все это знали, и Бруно тверже прочих.

Фон Хельдрунген быстро накинул камизу. Она тут же потекла кровавым пятном у ворота: кажется, на шее Бруно остались глубокие царапины от девичьих ногтей. Но это пустое. Вот останься такие следы на щеке – их бы оказалось труднее объяснить завтра…

Но и это пустое. Зачем кому-либо что-то вообще объяснять?

– Выслушай меня внимательно, брат. Сказав нашей сестре, что ничего непоправимого не произошло, я был полностью искренен. Сейчас мы, один за другим, вернемся к шатру – и завтра в самом деле продолжим путь, как ни в чем не бывало.

Что-то неуловимо изменилось в окружающем мире. Лютгер с запозданием понял: ветер утих, стала слышима ближняя трель саксаульного сверчка.

– Да что было-то? – спросил Бруно, будто искренне недоумевая. Он уже и пряжку пояса с мечом застегнул. Если сейчас их увидит кто из несущих стражу, туранец или свой, он даже не подумает, что меж братьями-рыцарями только что произошла ссора с обнажением оружия: ну, один отлучился за пределы лагеря по телесной надобности, другой проверял дозорных, а сейчас, встретившись, остановились для благородной беседы. – Рыцарь завалил на бережок поселяночку? Тем более что даже и не завалил… из-за всяких лезущих не в свое дело.

– Ты не просто рыцарь, брат мой.

Это сказать следовало, но больше ничего уже можно было и не говорить. Иногда случается, что зов плоти на время оказался сильнее. Нарушение обета – скверная вещь, ему недозволительно потакать, но на то есть покаяние и епитимья.

Сейчас, в воинском походе, противодействие своему командиру и начальнику – всяко худшее нарушение. Но в таком противодействии Бруно не повинен, меч его все время оставался в ножнах.

– Так и она не просто поселянка. Простые поселяне не говорят, что зло пропитывает все земные произрастания и что грешники вернутся в мир, обретя новые тела!

Так. Какой бы дополнительный смысл не стоял за этими словами, если он вообще стоит, – важнее другое: похоже, раскаянием тут и не пахнет. А им ведь, может, завтра-послезавтра принимать друг у друга взаимную исповедь, как то дозволено орденским братьям перед боем, когда священника в отряде нет… Ну и что тогда делать с отпущением грехов?

– Да, я видел, как она, одержимая этими мыслями, словно греховной похотью, только что напала на тебя. И изо всех сил тщилась лишить тебя невинности против твоей рыцарской воли.

Лютгер все еще надеялся, что впрямую прибегать к праву командира не придется. Ведь был этот вечер, полный взаимного понимания, было несколько сражений, где фон Варен и фон Хельдрунген бились плечом к плечу… был, если уж на то пошло, недавний случай возле работоргового каравана, когда казалось – снова всем тевтонцам встать плечом к плечу против туранцев, считать их, вместе с их мудрым предводителем, врагами…

Но, наверно, он что-то не так сказал.

– Ты бы свой разум невинный лишил девственности, брат-добринец! Или у вас в ордене тоже было принято считать, что мы все рождаемся и живем в аду?