Потерянная принцесса

– Проклятие – дело смертных, – голос Имберта звучал бесстрастно. – Когда человек произносит проклятие, оно возносится к небу, но двери неба закрыты для него. Тогда оно опускается на землю, но и земля закрывается от него. Мечется оно, как дикий зверь, ищет способа убежать, однако не может. И, поняв это, бросается, наконец, к тому, кто был проклят. Если он заслуживает проклятия, то поражает его, а если нет – отскакивает, как стрела от камня, на того, кто произнес проклятие.

Все вновь замолчали. Кто-то пододвинул в костер обрубок саксаулового дерева.

Имберт простер к огню руки, словно не чувствуя жара. Сюрлетта, пододвинувшись вплотную, повторила его движение – вздрогнула, отдернула было ладонь, но тут же овладела собой и вновь простерла ее над пламенем.

Так они и сидели, держа руки над костром. Казалось, сейчас запахнет горелой плотью – но все же языки пламени вились понизу, оставаясь далеко от человеческой кожи.

Тут только у Лютгера будто пелена с глаз спала. Протягивая руки к огню, друг с другом Имберт и Сюрлетта прикосновений не искали. Все прошедшие дни пути не искали тоже. И уединиться никогда не пытались, хотя держались всегда рядом, как двое борзых в инопородной своре, среди гончих и волкодавов…

– И все равно – смерть как дар, да еще не от Господа, а от слуг Его… – вновь заговорил Бертран, он не хотел сдаваться. – Разве это милосердно?

– Конечно! – на сей раз Имберт отвечал с предельной убежденностью. – Смерть избавляет нас от бренной оболочки, от ига отца зла. Солнце и луна – светила, созданные духом добра, – постоянно напоминают людям о том блаженстве, которое ожидает их за пределами земной юдоли.

Эти рассуждения, во всяком случае, излишне вольными не выглядели. Кто и спорить будет, что эта земная жизнь, ничтожная – лишь приготовление к грядущему вечнобытию…

На «вечнобытии» Лютгер и задремал ненадолго – все же на него забот в этом пути к христианским землям ложилось больше, чем на кого бы то ни было. Поэтому они до сих пор продвигались без потерь, ни в одну стычку не ввязались, да и вообще никого не встретили. Вот так провести свой отряд сквозь чужие земли, словно иголку сквозь ткань, – это и есть высшее мастерство предводителя.

Пробудился он, когда в разговоры у костра вклинился новый голос, но вообще-то мог дремать и дальше: Октав (носивший прозвание Меченый за шрам поперек лица, а больше о нем, опять-таки, и сказать было нечего, ни дурного, ни особо хорошего) завел рассказ о делах удивительных, но с трактованием Писания не связанных. Говорил он об обстоятельствах, при которых попал в плен. Граф Раймунд Отважный, недооценив вражеские силы и не желая биться в осаде, повел конницу на подступивших к замку магометан и погиб, так что вся оборона легла на плечи его вдовы. Добродетельная графиня держала крепость долго и умело: скрывая малое число ратников, приказала разместить на стенах, где недоставало бойцов, чучела в шлемах и со щитами, сама стреляла из арбалета по подступающим с лестниц врагам, установила равную раздачу воды и пищи… Всю живность осажденные давно уже съели, но одну свинью дама Годьерна берегла до последнего, более того, приказывала кормить отборной пшеницей. Когда же припасы иссякли вовсе, а люди взроптали, приказала зарядить эту свинью в пращу метательной машины и бросить в неприятельский лагерь. Выглядело это так, будто осажденные желают оскорбить сарацин запретным для их веры животным, но была у графини надежда, что осаждающие, увидев, сколь жирна свинья, решат, что у людей в замке припасов хватает, и отступятся…

– И что же? – прозвучало сразу несколько заинтересованных голосов. Лютгер едва удержался, чтобы к ним не присоединиться.

– Ну, я же здесь, – вздохнул Октав. – Стало быть, через сарацинское рабство прошел.

– Не с-стали они с-свинью ос-сматривать? – спросил Заика. И, не сдержавшись, зевнул, чем вызвал чей-то смешок.

– Может, и стали, – пожал плечами рассказчик. – У них какое-то совещание произошло, предводительский шатер до утра был освещен факелами, а на следующий день они понемногу начали перемещать войска, штурмовать нас не пытаясь. Видать, ожидали: прилетит им на головы еще одна жирная свинья или нет. А когда ни в тот день, ни назавтра ничего такого не случилось…

Он тоже не смог подавить зевок.

И все как-то одновременно поняли, что время ночного бдения подошло к концу. Завтра их ожидали обыкновенные труды походного дня: христианские земли уже близко, много ближе, чем покинутый ими Сёгют, но до них еще много дней пути…

Лютгер на всякий случай напоследок еще раз обошел цепь дозорных. Они службу несли как должно – а вот он едва не заснул на ходу, совсем глаза слипались. Брел и, точно наяву, видел, как предстает перед Великим магистром, давая ему отчет о поездке, как упоминает, оставшись с братом Анно наедине, о предложении старого бейлербея… И как Анно фон Зангерсхаузен, выслушав его, говорит…

Говорит…

Часть VI

1

Анно фон Зангерсхаузен, Великий магистр Тевтонского ордена, молчал.