Потерянная Россия

В 6 часов вечера 6 июля поезд с фронта подошел к платформе Царскосельского вокзала в Петербурге. Мои помощники по управлению Военным министерством, командующий войсками Петербургского округа генерал Половцев [29]и прочие должностные лица вошли в мой служебный вагон. Тут же, выслушав рапорт командующего войсками, я предложил ему немедленно подать в отставку, за проявленную во время бунта растерянность, за неисполнение моих требований о решительной расправе с изменниками (все нужные действия произведены были, наконец, вне обычного порядка помощником военного министра генералом Якубовичем [30]).

Затем с вокзала мы все прямо поехали в штаб Петербургского военного округа, где происходили на бивуаках заседания правительства. Повсюду по пути толпы народа радостно встречали наши автомобили. Площадь перед Зимним дворцом, куда выходило здание штаба округа, была тоже залита народом.

Приехали в штаб. Приказа об аресте главарей восстания до этого времени, т. е. до 6 часов вечера 6 июля, правительством еще не было сделано.

Не подымаясь наверх, в зал, где находился князь Львов и некоторые другие члены Временного правительства, я тут же приказал соответствующим чинам штаба составить список подлежащих аресту большевиков, немедленно представить его мне на утверждение и сейчас же после этого приступить к обыску и аресту всех руководителей предательского мятежа.

Затем мы с М. И. Терещенко поднялись в верхний этаж штаба к князю Львову. Слишком мягкий в обращении, слишком деликатный для того бурного времени, князь находился в чрезвычайно подавленном состоянии. Оглашение в частном порядке в печати части данных о большевистской измене произвело в Совете, в руководящих там социалистических кругах, совсем другое впечатление, чем на войска в критическую ночь на 5 июля.

Отсутствие в оглашенных материалах документальных обоснований измены Ленина; появление этого сообщения в органах печати заведомо враждебных не только большевикам, но и всем Советам в целом; неожиданность этого опубликования для прочих министров — социалистов, кроме самого Переверзева; чрезвычайное возбуждение, которое это сообщение вызвало в толще населения; физические эксцессы, допущенные со стороны солдат и офицеров по отношению к первым арестованным большевикам — предателям (вроде агента Козловского); разъезды по городу самочинно образовавшихся отрядов офицеров и юнкеров — добровольцев, производивших розыски большевиков, — все это чрезвычайно насторожило многих из виднейших деятелей Совета. Им в этих естественных эксцессах оскорбленного патриотизма почудился отдаленный марш какой-то наступающей «контрреволюции». В советских сферах начался острый припадок боязни реакции. Началась почти паника.

Сами большевики в Таврическом дворце, конечно, примолкли. Но близкие им по настроениям люди в левых крыльях социал-демократической и социал — революционной партий подняли сразу чрезвычайный вопль о «клевете», которую «контрреволюционеры», гнездящиеся вокруг правительства и в штабе военного округа, стараются возвести на заблудившихся, но честных борцов. В итоге получилось настроение, при котором ВЦИК съезда Советов постановил: до объективного расследования опубликованных в печати фактов арест главарей большевистской партии считать преждевременным. Другими словами, в Совете решили препятствовать аресту Ленина и Ко. Для этого в штаб к правительству была послана особая делегация, и действительно, когда я вошел в помещение правительства, я заметил небольшую группу видных представителей из ВЦИКа Советов и Исполнительного комитета крестьянских депутатов, которые держали «контакт» с правительством на предмет предотвращения арестов Ленина и компании.

В этой обстановке я ничего не сказал о сделанном мной внизу распоряжении. Я знал, что при настроении чинов штаба нужные аресты будут произведены в самом срочном порядке. Остальное меня тогда не интересовало, и ко всем последствиям этого шага я был совершенно готов. В случае открытого столкновения между правительством и представителями Советов на вопрос об аресте — не только фронт и армия, но и сам «революционный» гарнизон столицы был бы на нашей стороне. В этом никакого сомнения быть не могло.

Под окнами штаба стояли части из отряда, вызванного с фронта. Радостно шумевшая кругом толпа неоднократно заставляла меня появляться в огромном раскрытом окне штаба.

Среди деловых разговоров я незаметно успел сообщить князю Львову о готовящихся арестах. И, конечно, получил от него самое полное одобрение. Вскорости я спустился опять в нижнее помещение штаба. Проверил составленный список. Составители его перестарались: среди подлежащих аресту преступников фигурировали лица весьма отвратительные, но в большевистском восстании, по данным, тогда бывшим в распоряжении правительства, не участвовавшие. Их я вычеркнул. Остальной список утвердил.