Потерянная Россия

За отсутствием такой особой статьи в обоих вышеуказанных договорах приходится признать, что формально пункт первый, а также третий Атлантической хартии связывают правительство СССР лишь с 1 января 1942 года.

Очевидно, Кремль по вопросу Атлантической хартии и занял эту весьма сильную формальную позицию. Вот что 17 января 1944 года протелеграфировал в «Нью — Йорк Таймс» очень осведомленный г. Джэмс Рестон: «С уверенностью в своей правоте Россия может сказать, что она подписала Атлантическую хартию, Московскую и Тегеранскую декларации много времени спустя после того, как разрешила вопросы в Балтике, в Западной Украине и в Западной Белоруссии». Больше того, г. Рестон подчеркивает, что во время конференций в Москве и Тегеране никто из представителей западных союзников СССР не поднял вопроса о новых границах, и «это молчание, — подчеркивает осторожно автор корреспонденции, — было принято в некоторых кругах как знак согласия». Кремль мог добросовестно укрепиться в сознании правильности своего толкования молчания союзников, так как сейчас же после московской конференции была опубликована за подписями президента Рузвельта, Уинстона Черчилля и Сталина декларация о порядке наказания виновников германских зверств, в которой не оказалось в перечислении европейских государств трех — Эстонии, Латвии и Литвы, как нет их и среди «Объединенных Наций», подписавших протокол о присоединении к Атлантической хартии 1 января 1942 года.

Много времени спустя после появления подписей гг. Литвинова и Молотова под Атлантической хартией и англо — советским договором английский министр информации Бренден Бракен в беседе с представителями американской печати 27 августа 1943 года сказал: «Россия никогда не нарушала своего слова после установления советской системы». Заявление это, весьма двусмысленное и некорректное по адресу добольшевистской России, звучит, несомненно, некоторым… преувеличением по отношению к «советской системе». Однако в случае с Атлантической хартией правительство СССР смело может сказать, что оно «не нарушило своего слова».

Вывод: можно по тем или иным соображениям резко протестовать против новых границ СССР, можно добиваться от Кремля исправления или пересмотра этих границ; должно настаивать на более человечной внутренней политике в этих окраинных и прочих республиках СССР, но нельзя обвинять правительство СССР в самовольном нарушении Атлантической хартии. Это необоснованное обвинение вызывает только озлобление, ведет к весьма серьезным осложнениям в межсоюзных отношениях и тем играет в руку врагов и России, и ее западных союзников.

На случай дальнейшего обострения споров и раздоров вокруг вопроса о границах России между западными демократиями и кремлевской диктатурой нужно помнить, что в развитии событий «существенную роль, — как пишет Н. С. Тимашев в последней книжке «Нового журнала», — сыграет тот факт, что по вопросу о целях войны народы России твердо и единодушно стоят за правительством».

*

Если без гнева и пристрастия всмотреться в развертывающиеся события внутри антигерманской коалиции, то можно найти и истинный источник нынешнего международно — политического кризиса нервов. Он не в восстановительно — оборонительных целях войны СССР, не в боязни алчногороссийского империализма, не в возрождении русофобства времен Крымской или Русско- японской войны. Если бы Россия была сейчас даже не демократическим, а просто нормальным, правовым федеральным государством или союзом государств, руководящим только своими национальными экономическими и политическими интересами, — то западное демократическое общественное мнение относилось бы к политике военного времени СССР совершенно иначе. Настоящим источником кризиса является инстинктивное, не многими еще осознанное, отвращение среднего обывателя свободных стран к внутренним порядкам большевистской тоталитарной диктатуры. Никакое пение сирен о «новых формах демократии в счастливой Стране Советов» не может до конца заворожить ум и совесть не искушенных в высокой политике людей, читающих некоторые известия с востока Европы.

Государственные люди, которые не могут руководиться зовами сердца, холодно и спокойно делят тело полуживой Европы на части, которые после капитуляции Германии отойдут под «временный надзор» разных союзных армий — английской, американской, Красной. Но совесть людей, не связанных государственным долгом и верящих в войну за «восстановление свободы», не примиряется не с тем, что появятся на Западе хотя и красные, но российские войска, а с тем, что будет следовать в обозе этих войск, — с возможностью появления новых гаулейтеров, с такой же свитой, в другой только форме.

Получается безвыходный тупик: Россия нужна для победы, изумительным жертвенным героизмом ее народов она вернулась на свое место под солнцем, и с ее могуществом надо считаться, но жестокий тоталитарный режим, под которым она живет, — непримиримый враг всякой свободы, всего политического уклада демократического общества.