Потерянная Россия

Наблюдая нынешние политические срывы давно уже замиренной Европы, особенно остро понимаешь всю нелепость иностранных и даже иногда эмигрантских утверждений: большевизм явился следствием неспособности варварской, азиатской природы русского человека приспособиться к основам европейской культурной государственности.

Я знаю, что не только иностранцы, но и большинство россиян, по обе стороны рубежа, знакомы с историей Февральской революции и с деятельностью ее правительства почти исключительно, по памфлетам защитников правой или левой диктатуры или по рассказам сторонников павшей монархии. Еще и сейчас вся русская печать питается легендами, враждебными Февралю и его правительству. Репертуар этих легенд известен: приказ № 1, двоевластие, слабоволие правительства, «измена» Керенского генералу Корнилову и прочие подобные же фантазии. На них я не буду здесь вовсе останавливаться. Я хочу в самых коротких словах восстановить здесь действительное содержание политики Временного правительства; ее постоянство и самостоятельность и ту историческую почву, на которой развивалась наша работа.

Конечно, судить о Феврале вообще и о Временном правительстве в частности нельзя, забывая об определенных исторических фактах или не зная их.

Прежде всего нужно помнить, что не революция вызвала падение монархии, а как раз наоборот. Революция была попыткой остановить анархический распад государства, вызванный самоубийством монархии. Надо также помнить — что особенно старательно забывают все ненавистники Февраля справа, — что весь административный аппарат государства был разрушен отнюдь не мероприятиями революционного правительства, а распался он до самого основания в первые три дня всеобщей анархии, предшествующей образованию Временного правительства. И в конце концов, нужно помнить чрезвычайно существенную особенность русской революции, которая так резко отличает ее и от французской революции 1789 года, и от германской 1918 года. Французская революция была введением в эпоху революционных и наполеоновских войн; германская революция была заключением, хотя и несчастным, войны 1914 года. Наша революция случилась в самый разгар военных операций, посреди самой тяжкой из бывших в истории России войн и психологически явилась следствием отвращения — по крайней мере культурных верхов страны — к сепаратному миру, который казался неизбежным, если власть останется в руках наследников Распутина [112]. Таким образом, продолжение войны во имя национальной обороны было неотъемлемой частью февральской революционной идеологии.

Мне могут сказать, что только упомянутые мной исторические факты, предшествовавшие и сопровождавшие всю деятельность Временного правительства, отнюдь не составляют какого-то особого секрета истории, известного только особо посвященным. Наоборот, все эти факты, скажут мне, у всех у нас перед глазами. Верно. Однако такова уже леность человеческого ума: люди предпочитают обсуждать исторические события сообразно раз навсегда установленным образцам, не замечая особенностей данного исторического события, ибо изучение явления во всей его неповторимой единственноститребует большой самостоятельности и напряженности мысли.

Трудно, например, найти два исторических события менее между собой схожих, чем французская революция 1789 года и русская-1917 года. А между тем не только средние обыватели, но часто весьма осведомленные специалисты трудное изучение событий подлинной русской революции в их исторической и психологической последовательности заменяют пустыми сравнениями, аналогиями то с жирондистами, то с якобинцами, находят в нашей революции Дантонов [113]и Маратов [114], ждут или предрекают Термидоры [115] и Брюмеры [116].

Уж если искать исторических параллелей и аналогий для нашей революции, то их можно найти только в германских событиях 1918 года. До сих пор еще, например, многие либеральные русские историки вместе с некоторыми публицистами и политическими деятелями среди бывших наших союзников возмущаются появлением в первые дни революции Советов в городах, образованием солдатских Советов и исполкомов в армии, вмешательством всякого рода «революционной черни» в административную и законодательную деятельность «слабого и безвольного» правительства. Какими курьезными кажутся подобные рассуждения теперь, когда на наших глазах прошла германская революция. А ведь, повторяю я, эта революция случилась в конце войны, когда из рук крайних демагогов было выбито главное оружие разрушительной пропаганды: мир во что бы то ни стало. Однако и германская революция на своем пути к Веймарскому учредительному собранию пережила время совершенного господства Советов, даже с «народными комиссарами» на место демократических министров, чего не случилось за все время Февраля.