Потерянное наследство тамплиера

Мишка понимал, он слишком слаб, чтоб стать Тамплиером, труслив, зависим и мягок. Поэтому нет другого выхода, он только один, единственный, как сделать так, чтоб Берендей, который по его, Мишкиной, милости оказался посвящённым в тайну, не получил святыню.

— Господи, — сказал в серое, ещё не проснувшееся небо Мишка, — помоги мне.

Он не верил в Бога, хотя сейчас это становилось модно и открывались новые церкви, куда молодёжь шла толпами, но не чтоб быть ближе к Всевышнему, а чтоб нацепить на шею модный аксессуар — крестик. Он раньше не верил в Бога, а сейчас почему-то отчетливо почувствовал его присутствие.

В голове стучала мысль: это единственный выход.

Молодой человек, не раздеваясь, вошёл в холодное неспокойное море. Шаг. Ещё шаг. Вот волна уже с головой накрыла его, дав на секунду вздохнуть. Тут вдруг в голову пришла отчаянная мысль, что не бывает только одного выхода, их как минимум два. И от испуга, что он может передумать, Миша шагнул дальше. Молодой человек не умел плавать. Поэтому волна легко подхватила его и утащила в свои тёмные воды. Последняя мысль промелькнула в его голове: «Прости меня, дед, простите меня, все мои предки, я подвёл вас».

Когда душа потомственного тамплиера, хранителя реликвии возносилась на небеса, Эрменгарда де Бланшфор, стоя на коленях, горько оплакивала парня и просила у Всевышнего для него прощения.

Глава 29 Этот мир придуман не нами

Мотины джинсы спадали с Миры, а свитер висел мешком. Мотя никогда не считала себя полной, но такой расклад оскорбил её.

— Ты не переживай, — сказала Мира, собираясь домой за вещами, — просто я после больницы чересчур схуднула. Ты, наоборот, образец красивой фигуры. Вон у тебя и грудь какая шикарная, не то что у меня, стыдно в магазине размер просить. Говорят, «А» у нас носят только дети, вам детский?

Феликс, услышав этот диалог девушек, мгновенно ставших подругами, подтрунивал над Мирой всю дорогу. Не было у него с ней родства души, как со Стасей, не было и трепета, как перед Зинкой, не случилось и уважение, как к Матильде за богатую душу. Ему было несколько жалко её, угловатая, не очень симпатичная девушка тридцати лет, настолько увлечённая своими заветными мечтами и тайнами, спрятанными в потёмках истории, что профукала жизнь. Насколько он помнил, Моте тоже было под тридцать, но в ней бурлила энергия, она любила и ненавидела, она не задумываясь шла на баррикады за справедливость и просила прощения, так что было невозможно на нее злиться. Мира же была как сухие страницы книги, наполненная знаниями, но не живая.

Его насмешки и дурацкие вопросы иссякли, лишь только он увидел дом, к которому они подъехали. После решения послать всё подальше ему стало легче, а сейчас эта старая хрущёвка словно огромным грузом плюхнулась к нему на шею.

— Вот здесь остановите, — сказала Мира, надув губы. Вообще-то она была спокойна к любого рода подколкам, но когда это делает твой ровесник, да ещё и симпатичный мужчина, становится обидно вдвойне. Поставив себе в голове штамп «не мужик», Мира решила, что детей им не крестить, и постаралась абстрагироваться.

— А в какой квартире ты живёшь? — спросил её сопровождающий. Что-то резко изменилось в его манере общения, сделав его из надменно-насмешливого потерянным.

— В сороковой, — ответила Мира, уже заходя в подъезд, — а что?

— «Этот мир придуман не нами, этот мир придуман не мной», — неуклюже пропел Феликс и тут же спросил: — Кто для тебя Севка?

— Сводный брат, — не менее ошарашенно ответила Мира, — у нас один отец и разные матери.