Потерянные

Заботливый какой, напоминает. Что же, если можно отдохнуть, я отдохну. Тут лежанка, на которую можно было бы лечь, будь я одна, но тут Витька, поэтому сяду, опираясь спиной на холодную шершавую стену, и прикрою глаза, чтобы не видеть медленно закрывающихся дверей убежища, не слышать лязга запоров, хоть на мгновение ощутить себя в полном одиночестве.

Все же, почему Витька заботится? Ведь не может же это произойти просто так? Или может? Да нет, откуда… Мы не встречаемся, никаких обещаний я не давала, вообще никак не пересекаемся обычно. Почему же тогда он так себя повел? Не могу понять, и спросить некого. Я одна, сирота, брошенная мамой и пострадавшая от… отца. Приемная семья смотрит с брезгливостью, отправив с глаз долой, но хоть денег не жалеют. С другой стороны, я их очень сильно боюсь, что в голове этих, мне совершенно непонятно, поэтому и не хочу возвращаться.

Сегодня умерла Рената. Кто знает, кто о ней вспомнит? А если завтра умру я, кто вспомнит обо мне? Надо ли мне, чтобы меня вспоминали? Эх, Витька, разбередил ты меня своей непрошенной заботой, заставил задуматься. Зачем ты это сделал, ну вот зачем?

Как-то сегодня отбой дали слишком быстро – это не к добру. Нужно подняться, оправить юбку. Тоже повод для страха, по правилам интерната девушки должны ходить в юбках, а это для меня жутко – я себя незащищенной чувствую. Приходится надевать шортики на колготки, чтобы не было так страшно, но это не сильно удобно, даже со спортивными. Но что только не сделаешь, чтобы не дрожать.

Оправив юбку, я в сопровождении Витьки двинулась в сторону аудитории. Витька, получается, действительно заботится. Но зачем? Что он от меня хочет?

Мысль о том, что парень все это делает не просто так, преследует меня. Появился страх. Тот самый, что приходит ко мне по ночам, напоминая о прошлом. С трудом взяв себя в руки, я сосредоточилась на работе. Нужно писать, времени не так много. Даже, можно сказать, совсем мало. А надзиратель, вон тот, с каким-то скользким взглядом, откровенно пугает.

Пожалуй, этот страх и заставил меня собраться. Быстро дописав, и перепроверив работу, я сдала ее другому надзирателю, двинувшись к дверям. Стараясь не дрожать от ощущения идущего за мной именно того, страшного надзирателя, я быстро подошла к дверям, резко дернув ручку, но стараясь не бежать. Нельзя в гимназии бегать, это наказывается.

Я уже почти почувствовала на себе руку надзирателя, когда увидела Витьку. В этот момент мне было совершенно наплевать на то, почему парень остался у аудитории – он был моим спасителем. Не знаю, чем придется за это заплатить, но сейчас я просто спряталась за его спиной. Я будто и не контролирую сейчас себя, будучи внутренне уверенной, что Витька не сделает мне ничего плохого и не принудит… Откуда я это знаю? Почему я в это верю?

Глава 4

Виктор Кох

Вылетевшая из дверей аудитории Светка была в панике. Ее ужас буквально хлестнул по нервам, когда я шагнул вперед. Девушка спряталась за мной, как за стеной. Надо же, я кому-то кажусь спасением… Встретив недоуменный взгляд цербера, явно провожавшего Свету к двери, потому что так положено, я просто твердо посмотрел ему в глаза, на что тот пожал плечами и развернулся в другую сторону, закрывая дверь.

А вот у меня возникла проблема: Светка дрожала, я ощущал это спиной. Ее надо обнять, но не сделаю ли я хуже? Ведь эта конкретная девушка боится прикосновений. Но, с другой стороны, ей очень нужно почувствовать хоть что-нибудь. Решившись, я очень осторожно повернулся, обняв Свету за плечи, готовый отпустить по первому ее знаку.

Светлана просто прижалась ко мне плечом, продолжая мелко дрожать, но при этом обреченно взглянула мне в глаза. Этот жалобный взгляд брошенного котенка ударил сильнее пощечины. Что же тебя так напугало, девочка? Понятно, что я не воспользуюсь твоим состоянием, но все же, что случилось?

– Света, все хорошо, ты в безопасности, – заговорил я, но она будто бы и не слышала меня. Значит, нужно время.

Продолжая удерживать девушку за плечи, я осторожно повел Светлану куда-нибудь, где никого нет и уж точно не будет. Сейчас важно ее успокоить, разбираться можно и потом. Вот с успокоением наметились проблемы, даже возникло ощущение, что Света не может говорить от пережитого ужаса. Такое бывает, я читал. Шоколадку бы ей сейчас, или леденец, чтобы просто отвлечь.

– Экзамен закончился, скоро будет последний и… домой, – сам не ожидая от себя я запнулся. Ну у нее-то наверняка дом есть, а у меня никакого дома не предвидится. Ибо дом – это там, где ждут, а меня никто нигде не ждет.

Почему она вздрогнула от этого «домой»? Откуда это обреченность? Иногда девчонок совершенно невозможно понять, но, наверное, за это их и любят. Надо усадить ее, попытаться подыскать слова, при мне она точно плакать не будет, даже если надо. Наши девчонки крайне редко позволяют увидеть себя настоящих, как и мы, в общем-то. Лицемерие вокруг, сплошное лицемерие.